Научился галчонок самостоятельно есть для всех совсем неожиданно. Сел он как-то во время обеда маме на край тарелки и клянчит, чтобы его покормили. Но мама никакого внимания не обращает: ест суп с лапшой, под самым носом у галчонка ложку проносит.

Вот зачерпнула полную ложку. С неё длинная лапшинка свесилась. Поднимает ложку тихо, осторожно, чтобы не расплескать суп. Вдруг галчонок как подпрыгнет — цоп лапшинку с ложки. Потряс в клюве, как червяка, и съел.

— Ну что же это делается! — возмутилась мама. — Ложку супа в рот положить не дадут.

А сама вторую пополней зачерпнула, так же точно с неё лапша свисает. Несёт мимо галчонка и как будто нечаянно потряхивает. Лапшинка так и пляшет, словно живая.

И эту галчонок съел. Начал вниз в тарелку заглядывать — откуда, мол, такие вкусные вещи являются.

Мама стала зачерпывать в ложку лапшу и понемножку приподнимать над тарелкой. Галчонок наклонялся всё ниже и ниже, а потом стал хватать лапшинки и кусочки мяса прямо из тарелки.

— Вот и одолел всю премудрость, еды, — сказал Михалыч и, обращаясь к маме, добавил: — Мадам, мы, покровители животных, приносим вам за этот урок нашу сердечную благодарность.

Мама сурово взглянула на Михалыча:

— Вы — покровители животных? Хоть бы раз кого-нибудь покормили или напоили! Заводить — все охотники, а вот ухаживать — никого нет. Не покровители вы, а просто лодыри записные.

— Ну, зачем же такие сильные выражения? — миролюбиво ответил Михалыч. Мы только хотели вынести вам свою благодарность.

Но мама ничего не хотела слушать. Она молча отодвинула тарелку с супом, взяла другую и начала раскладывать всем котлеты.

Галчонок тем временем прогуливался по столу, изредка пытаясь склюнуть со скатерти крошку хлеба. Но, когда мама положила и себе котлету да ещё вилкой раскрошила её, тут галчонок пришёл в большое волнение. Он снова вскочил на край маминой тарелки, стал топорщить крылья, открывать рот и кричать: «Каш, каш, каш!»

Мама берёт вилкой кусочек, а галчонок цоп его клювом — ив рот.

Мама кричит:

— Ах ты разбойник! Уходи от меня, отправляйся к Юре!

Однако галчонок никуда отправляться не хочет — ему и тут хорошо.

И я и Михалыч в восторге, только боимся слишком явно его выражать, а то как бы нам не попало.

Но мама очень довольна проделками своего любимца. Она сердится только для виду, и мы с Михалычем это отлично понимаем. Незаметно подмигиваем друг другу и молча наблюдаем за тем, как мама воюет с галкой.

— Да погоди, остужу, обожжёшься ведь. Вот я тебя… — Мама слегка шлёпает галчонка вилкой по носу. Тот мигом принимает оборонительную позу. Весь распушился, клюв приподнял-только тронь ещё раз!

В самый интересный момент приходит из кухни тётка Дарья убирать посуду. Она не терпит никаких проделок.

— Это ещё что за новости! — гневно кричит она. — Зачем на стол посадили? Загадит всю скатерть, тогда стирай её. Марш отсюда! — И она своей широкой ладонью сгоняет галчонка со стола.

Но с таким озорником не скоро и справишься. Он не боится даже тётки Дарьи. Нисколько не смутившись, взлетает вверх, садится ей на плечо и орёт прямо над ухом: «Каш, каш, каш!»

Старуха сразу смиряется.

— Ах ты баловень! — усмехаясь, говорит она, — Ну ладно, ладно, не ори только, сейчас покормлю.

Она собирает тарелки со стола и вместе с Галей удаляется в кухню.

Так и прожил галчонок у нас всё лето. Вырос, окреп, стал настоящей взрослой галкой.

А к осени, когда все галки стали собираться в стаи, наша Галя сдружилась со своими дикими сородичами и улетела от нас. Ну и что же? Значит, в галчиной компании ей веселее, чем у нас. Мы только очень жалели, что не догадались нашить ей на лапку белую тряпочку, тогда можно было бы проследить: осталась ли Галя зимовать у нас в городке или нашла себе на зиму другое местожительство.

В нашей реке под самым городом рыбы водилось мало, и притом одна только мелочь — пескари да плотички. Но зато было очень много раков.

Когда мы ловили пескарей на броду, на быстрине, раки там никогда не попадались. А как, бывало, закинешь удочку в тихом местечке, где нет течения и поглубже немножко, сразу червяка объедят, один голый крючок оставят. И вот ведь какие хитрющие: ни, за что не подцепишь его на крючок, обязательно сорвётся.

Но Михалыч пескарей на броду ловить не любил.

— Что это за ловля! — неодобрительно говорил он. — Стоишь на камешках, сесть негде, глубина — воробью по колено. Течение быстрое, всё время удочку сносит, не успеваешь её перекидывать. То ли дело на лугу, под кустиком. Усядешься поудобнее, закинешь удочки в глубокую тихую воду. Сиди-посиживай, посматривай на поплавки.

Конечно, всё это хорошо. Но как же быть с тем, чтобы раки приманку не объедали или чтобы они сами попадались на крючок?

Помню, один раз под вечер сидим мы с Михалычем у реки, только и знаем червей на голые крючки насаживаем.