Но Антонина вдруг притихла. Она вдруг стала за собой следить, на аэробику ходила, она постройнела, похорошела, а когда капитан Кусков, ходок известный, сделал ей, стоя у прилавка, явный публичный намeк, она, поправив продавщицкий свой белый накрахмаленный кокошник, развернулась и царственно влепила ему пощeчину. Капитан, человек горячий, хотел ей ответно в рыло въехать, но его рука оказалась жeстко перехвачена. Он обернулся и увидел Николая Зуева.

– Товарищ капитан, прошу прощения, но вы должны извиниться пред моей женой, - сказал Зуев.
– Иначе нас рассудит офицерский суд чести, потому что я...
– и умолк.

И капитан тихо, но внятно, извинился перед Антониной.

А Николай был в растерянности. Он с ужасом понял, что Антонина добрая и хорошая женщина, что она не так уж некрасива, он понял, что и она любит его. Он понял, что вместо покоя обрeл постоянный страх, постоянную тревогу: теперь он будет ждать, что она изменит ему. Он стал ревнив, он то и дело приходил в магазин, чтобы посмотреть, не кокетничает ли с кем Антонина. Он часто допрашивал еe, где была, с кем, требуя отчeта по минутам. Но она только смеялась: она гордилась его ревностью.

И забежала как-то к Веронике похвастаться своим счастьем. Похвасталась, выпила немножко - для добавки счастья. Выпила ещe. А тут солдаты пришли. И подвело еe вино.

В три часа ночи, извещeнный каким-то доброхотом, возник на пороге вертепа Николай. Не обратив внимания на голых солдат, сказал Антонине:

– Домой не приходи.

– Нужен ты мне!
– закричала Антонина.
– Коля Блызнутый!

Утром же, протрезвевши, побежала просить прощения.

Николай как раз выходил из дома. Отстранил еe - и направился дальше. На службу.

И тогда произошло необычайное.

Анитонина встала у подъезда на колени.

Она стояла сутки. Эти сутки Николай как раз дежурил.

Возвращаясь, молча прошeл мимо.

– Коля!..
– сказала Антонина.

Он не обернулся.

Он стояла ещe сутки. Кто-то давал ей воды, есть же она ничего не ела.

И третьи сутки она стояла, вернее, уже сидела полубоком, потому что колени распухли и не держали еe.

Николай в очередной раз прошeл мимо, в пустую квартиру свою. Через час спустился и сказал:

– Ладно, пошли домой.

Антонина подумала и сказала:

– Нет уж. Спасибо.

И исчезла. Уехала ли, в речку ли Кнышковку головой бросилась - никто не знал.

А через два месяца Николай получил приказ о переводе в далeкий военный округ: сам командир части об этом ходатайствовал, сжалившись над ним, над которым словами и действиями издевались все, от командиров его и товарищей до последнего зачуханного солдатика, от городских старух и женщин до последнего сопливого пацанeнка...

Николай понял, что ему надо жить одному.

И он жил один, он служил, подчиняясь одному только распорядку, и дослужился до увольнения в запас в звании майора.

...Утром он идeт за газетами и в магазин. Газету берeт ту, что первая на глаза попадeтся. В магазине покупает то, на что сама рука укажет, почти не глядя. Дома смотрит телевизор - программу передач в руки не беря, смотрит то, что само по себе показывается. Фильм - пусть фильм, футбол - пусть футбол. Перед обедом гуляет - куда ноги идут. После обеда спит. До вечера строит из спичек модели кораблей. Построив когда-то одну, остальные четырнадцать сделал по образцу первой, точь-в-точь. Потом опять смотрит телевизор и засыпает всегда ровно в одиннадцать ноль-ноль. Это третья его эврика, которую он отыскал - без осознания открытия. Ничего не выбирать. Жить - как придeтся. На тот путь ступать, какой ближе. И это - финал многих Распутников.

С недавних пор стала его одолевать бессонница.

Он насильно начинает думать о том, какое счастье, что он выполнил свою жизнь и теперь избавлен от еe безалаберной распутицы. Не надо ничего выбирать, всe выбрано. Он жив, здоров - и слава Богу. Он думает, как смешны потуги тех, кто ищет самое лучшее - в любви, в работе и прочих житейских делах.

Но нехорошим ознобом пробирает его вдруг мысль, что, возможно, он ошибся ещe в детстве - когда решил, что оно непременно существует, это лучшее!

А потом сами собой уходят теоретические эти мысли - и видится ему в полудрeме до рассвета лицо и тело Антонины, и он заскорузлыми своими армейскими губами шепчет беззвучно ей, несуществующей, что он еe любит, - и плачет, радуясь этим слезам, зная, что после них, наконец, уснeт...

С. СЧАСТЛИВЕЦ

Да, представьте себе, - Счастливец. Это не ошибка. И недоразумения тут тоже никакого нет. А есть совершенно оригинальный тип, который мне удалось разглядеть в дебрях современности и который не похож ни на какой другой ни внутри нашего государства, ни за его пределами. И он гораздо оригинальней типов, например, Самобытника ("сущий сам от себя" - В. И. Даль), Самомучителя и даже такого весьма экзотичного, как Стрекулист.