Долго потом он рассказывает всем с добродушным смехом, как начальник отдела танцевал танец с саблями, используя столовые ножи, семь раз падая и семь раз вставая, как Мисхеева начало тошнить, и он побежал в туалет, но не донeс, тогда взял совок и веник и убрал, но, возвращаясь, опять не выдержал, опять взял совок и веник - и весь вечер так провeл; он рассказывает, как Рыляев просил руки замужней Светочки, обещая в случае отказа прыгнуть в окно, Светочка отказала, но он в окно не прыгнул; он рассказывает, как Василий Васильевич Гаренуха вдруг засел за телефон, стал звонить высоким чинам и анонимно обзывать их последними словами; он рассказывает, как молодой специалист Саша Протоколенко доказывал и показывал, что может спать на шкафу, а Лиза Войчик, кружась в своeм обтягивающем свитерочке, просила на взгляд определить, носит она бюстгальтер или не носит - и т.д.

Все смущeнно посмеиваются, поглядывают друг на друга. Через некоторое время эти рассказы начинают уже чуть надоедать, но тут Куринкин и сам умолкает: приближается очередной юбилей.

И если он так активен на службе, в казeнной обстановке, то легко представить, каких масштабов достигает его юбилярская деятельность в кругу семьи, среди друзей и знакомых. Даже меня, не признающего никаких праздников и юбилеев, включая собственный день рождения, пижонски толкующего о непрерывности времени и скрывающего этим своe неумение получать радость от людей, собравшихся в большом количестве, и дарить им радость, даже меня Куринкин не забывает поздравить. Он звонит с утра пораньше и читает по телефону:

Сказать я должен, Алексей,

Что ты краса планеты всей.

И без тебя бы, Лeха,

Скудна была б эпоха!

Я благодарю его, слегка досадуя, но не на него (мы с ним, собственно, встречались всего один раз в одной компании), а, скорее, на себя - за то, что не умею почувствовать хоть на минуту, хоть на секунду, что я "краса планеты всей", - а ведь это правда, применимая к любому человеку, не так ли?

...Пришли другие времена, пришeл другой начальник, учреждение стали трясти, переформировывать, отделы сокращать. Новый начальник объявил, что одну единицу в этом месяце приказано сократить, но в соответствии с духом перемен он не желает быть диктатором и предоставляет коллективу открыто и прямо избавиться от балласта, доставшегося нам от гнилого застойного времени, и назвать человека, наиболее подходящего под сокращение.

Все долго молчали, глядели на окна, стены и в потолок. И тут бывший молодой специалист, а ныне зрелый демагог и пустопорожник Саша Протоколенко вскочил и закричал, что хватит потакать бесталанным бездельникам, что настала пора оценивать людей не по возрасту или каким-то там ещe внеслужебным заслугам, а по таланту и энергии, давая дорогу молодым!

И все почему-то посмотрели на Куринкина.

– В самом деле!
– буркнул Мисхеев, затаивший, оказывается, на Куринкина злобу за рассказ о тошноте и совке с веником.

– Да вы что!
– воскликнула Селена Семeновна.

– У вас другое мнение?
– спросил начальник.

Селена Семeновна вспомнила, что хоть зять еe и сидит в областном начальстве, но - крепко ли?
– а она по возрасту уже пенсионерка.

– Почему другое?..
– сказала она.

– А какое?

– Личное, - прошептала Селена Семeновна.

– И какое оно, личное?
– не давал сорваться с крючка начальник.

– Как у всех, - сказала Селена Семeновна и заплакала.

И Куринкина сократили.

Прошeл год. Второй. Третий. Пять лет прошло.

Никто не знал, что с Куринкиным, никто не решился позвонить ему или сходить к нему: совестно было.

Но обязательно, когда отмечается чей-то день рождения (традиция эта, попритихшая на время, опять возобновилась), отмечается причeм бездарно: все за час-полтора напиваются и объедаются под тосты: "Чтоб вам, ну, сами понимаете...", обязательно кто-то скажет: "Какой человек был! Как он нас любил!".

И все понимают, о ком речь. И вдруг вспыхивают, клянутся друг другу завтра же позвонить, сходить, узнать...

Но утром, похмельным и серым утром - никто не вспоминает об этом.

Лишь Саша Протоколенко пытается пошутить, говоря, что он, сидя вчера возле Мисхеева, держал наготове совок и веник. Никто, однако, даже не улыбается, а Мисхеев презрительно цедит:

– Не умеешь - не берись.

– За что? За совок?
– не унимается Саша.

– Скотина!
– откровенно говорит вдруг Светочка.

– Была бы ты не дама, я бы тебе всю морду разбил!
– парирует Саша.

Тут входит начальник, и все умолкают с видом смиренного трудолюбия...

Я. Я. Сказ о бесконечном делении

Кто же я сам таков, к какому типу отношусь?
– задумываюсь я, завершая эту энциклопедию.

То есть, если честно, я над этим не задумываюсь - как и большинство обычных людей.

Но предвижу вопрос: кто ты, взявший на себя смелость типизировать и классифицировать, что ты за тип, что ты за фрукт сам-то?

И ради справедливости придeтся попробовать ответить.

Проще всего дойти до истины методом последовательного отрицания.

Я не Адюльтерщик, потому что... ну, в общем, я знаю почему.