Майор вынул из кармана конверт. Шагнул к Крончеру.

– Тут ваши пятьсот долларов...
– он улыбнулся.
– Произошла досадная ошибка. Я очень сожалею...

Он пожал руку ничего не понявшему Крончеру. Надо было спешить. Симпатичный узбекский истукан, выручивший их из беды, уже садился в машину.

Ближайшим аэробусом Марс отправлял их в Москву.

Китаец, как он успел шепнуть Чернышеву, улетел предыдущим рейсом.

3.

Вечером следующего дня Чень уже сидел с импрессарио профессора Бреннера Панадисом во все том же "Шанхае".

Вышколенная обслуга ни словом, ни жестом не выдала, что видит обоих не впервые.

Их снова усадили за дальний столик рядом с аквариумом.

Как и в прошлый раз, Чень лишь щелкнул пальцами, и тут же возникший официант, как и тогда, поставил на стол чашечки с курящимися дальневосточными благовониями.

– Вы мой гость...
– объявил Чень, против обыкновения не удостаивая импрессарио даже взглядом.
– И заказывать буду я...

Что-то в лице китайца привлекло на этот раз особое внимание Панадиса. Он пригляделся: вон оно что- ссадина над бровью! Темная полоска, аккуратно зашпаклеваная тональным кремом. " И вам, выходит, приходится получать по морде, мистер Чень?!
– злорадно подумал он.
– Это даже приятно!"

Проявляя деликатность, он повел разговор о столичных новостях.

– Увы, - скорбное движение бровей должно было подчеркнуть его крайнее огорчение.
– Москва становится все более криминальной...

Панадис любил порассуждать:

– Кто он сегодня, нынешний преступник? Тот же вор, грабитель... Ну квартиру очистит: и много возьмет?! А что завтра? Опять воровать?

Чень отмахнулся от него, как от назойливой мухи.

– Сейчас уголовник - другой. Перестал быть профессионалом. Был инженером - стал рекетиром. Вчера - врач, сегодня преступник. Врачам ведь мало платят...

Панадис оценил намек, натянуто усмехнулся. Узенькая полоска его усов от этого стянулась в ниточку.

Если этот китаец разбирается в психологии, он должен понять, что с ним, Панадисом, такие шутки даром не проходят. Бывший фарцовщик и удачливый спекулянт Бутрин, который приезжал с ним в Кострому оценивать старинный свиток, на его беду, не был физиономистом, потому и остался лежать там в снегу...

– Напрасно обиделись, доктор.
– Прикурил от свечи на столе Чень, - Я тоже - преступник. Мы оба - преступники. Но разные...

Чень взялся объяснить. Современная преступность, по его словам, нашла новую форму. Ее совершеннейшая наивысшая ступень - китайская мафия! В ней все организовано, все

действуют вместе под единым началом...

– Зачем воровать, грабить, когда можно сказать: "Иди и сам принеси!" Рекетир отдает приказ, и понимающий человек идет и сам приносит. Строгая иерархия...

Китаец играл колечками дыма, как мячиками. У Панадиса зарябило в глазах. Он даже не очень вслушивался.

"Философ - мафиози, и еще - китаец? Ну и ну !"

Однако, сама по себе схема пришлась Панадису по вкусу.

Как это не печально, с точки зрения высшей морали, Чень по сути прав.

С одной стороны - исполнители, толпа, с другой - подлинные бароны и князья криминала. Хозяева жизни. Своего рода аристократия. Кое-где они уже слились с государственным аппаратом.

Одни, в связи с этим говорят о "коррупции", другие вводят специальное понятие - "организованная преступность". Простой люд предпочитает называть это "мафией". На службу ей поставлены депутаты, журналисты, жрецы правосудия. И, конечно, стражи порядка: эти, вообще, продажны, как шлюхи...

Панадис был спокоен: Чень слегка перебрал, а он, как обычно, сохранил ясность ума...

– А теперь, доктор, - глаза Ченя вдруг сузились, зрачки стали похожи на дырки от пуль.
– Кому Ли стоял поперек дороги?

Панадис знал: вопрос этот будет задан.

Отвечать надо было так же коротко и убедительно. Юлить означало рисковать жизнью.

– Вы подозреваете меня ?
– он поднял глаза на китайца, спокойно встретил направленный на него пристальный взгляд.

– Пока нет, - китаец отвернулся.
– Я взвешиваю. Вы тоже - думайте...

– О чем, мистер Чень?

Чень строил и перестраивал на скатерти из вилок и ножей какие - то фигуры. Панадис не мог отвести взгляда от его рук: короткие пальцы с аккуратно подстриженными ногтями

двигались плавно и спокойно, и вдруг - даже не движение, а незримый импульс, и фигура исчезала, оставляя вместо себя рваные контуры.

Наконец, китаец поднял голову.

– Я сказал вам еще в прошлый раз. В триаду вступают один раз и уже навечно.

Панадису стало вдруг холодно от этих слов. Если бы мог, сбежал бы сейчас к себе в номер, заперся, укрылся теплами одеялами.