— А тысячу не хочешь? — возразил Цаххан.

Вокруг до самого горизонта морское поле было сплошь изрыто бороздами. «Вечная пахота моря…» Слышал ли я эти слова или придумал сам? Тысячи оттенков зелёного и синего переливались, переходили один в другой. Мы шли по гребням волн. Ещё больше появилось водорослей, но они были чуть-чуть другого цвета, чем у побережья.

— Керим встречает нас… — сказал Хаджинур. Он передал мне бинокль. Я не сразу разглядел песчаную косу и деревянный домик.

— Он действительно прокажённый? — спросил я, возвращая бинокль. — И действительно никогда не выезжает с острова?

— Сейчас ему восемьдесят четыре года, последний раз приезжал на берег лет сорок назад…

— А к врачам?

— Болезнь эта не лечится. И никому уже не опасна, кроме него самого.

— Так и живёт один?

— Насколько я помню. Ни жены, никого. Из Кызылсу раз в неделю придёт лодка — привезут ему воду, хлеба, иногда овощей. Крупу или консервы. А он им — рыбы, раков. А то браконьеры пожалуют. Он им наживку — кильки, сети чинит. Молчаливый старик, обходительный. Сейчас сами увидите! Стоп! А это кто? — Хаджинур повёл биноклем. — Мазут собственной рожей! Клянусь! В лодке…

— Что за лодка? — вскинулся Цаххан.

— Летняя. С двумя моторами.

— Миша! — Цаххан сорвал с себя куртку, бросил на палубу. — Я размажу его по стене за Серёжу! Только не упусти!

— Касумов? — удостоверился я.

— Касумов, — ответил он бодро, даже чуть весело. Браконьер был длиннорук, ловок, с копной жёстких чёрных волос. На нём был изрядно потрёпанный армейский бушлат, старую шапку-ушанку он держал в руке.

На вид Мазуту было лет тридцать пять. Он стоял у деревянного помещения с надписью: «Госзаповедник. Застава «Осушной»».

Вчетвером — Мазут, я, Хаджинур и Цаххан — мы вошли в помещение, являвшееся офисом заповедника на этом острове. Внутри было холодно и сыро. В углу топилась плавником печка, от неё наносило сырым дымом, но тепла она давала мало. Его, наверное, всё без остатка забирал пузатый закопчённый чайник, зло дребезжащий жестяной крышкой. Половину помещения занимал грубо сколоченный стол с двумя длинными лавками.

— Посидите. — Я вышел. Миша Русаков должен был вынести мою папку с протоколами, оставшуюся на мостике.

— Там чай. Я заварил… — Старик прокажённый стоял у трапа небольшого роста, с тяжёлой крупной головой и старческой безысходностью в глазах. Он был похож на Маленького Мука. Рыбацкие сапоги доходили ему едва ли не до груди.

— Спасибо. Попьём вместе.

Он кивнул, но с места не сдвинулся.

— Пожалуйста, Игорь Николаевич. — Капитан Миша Русаков протянул мне папку. Нам было приятно общаться друг с другом, я это быстро установил. Мы ещё не уйдём? Хотел угостить старичка пресной водой. В Баку заправился…

— Пожалуйста. Время есть…

Я проверил содержимое папки, вернулся в помещение. В общей сложности я отсутствовал не более трёх минут.

Лицо браконьера заплывало пока ещё только розоватым сплошным пятном, верхняя губа была разбита. Цаххан и Хаджинур смотрели куда-то по сторонам, мимо меня. Мазут достал сигарету, он единственный делал вид, что ничего не случилось.

— Что с вами? — задал я бесполезный вопрос. Браконьер не ответил.

— Вот бумага, напишите, что произошло. — Я положил перед Касумовым чистый лист. — Я обещаю дать этому ход…

— Всё нормально, гражданин прокурор, — сказал Мазут. — У нас свои дела.

— Это безобразие!

— А стрелять в рыбинспектора — не безобразие? Убить человека! Оставить сирот!.. — жутко закричал вдруг начальник рыбинспекции. — Мы ведь с ними как? «Обнаружив факт нарушения правил… — он кого-то копировал, — я, такой-то…» Будто они стоят — руки по швам! А они ведь стреляют! И не думают нам «представляться»! У-у, гад! На Осушной приплыл! Думал, не найдут!

— Почему это я должен думать, что меня не найдут? — Касумов, за неимением платка, вытер наплывающие синяки меховой опушкой ушанки.

— Оделся по погоде! Куда путь держишь, тварь? — Цаххан Алиев готов был снова броситься, едва сдерживался. — А когда в Серёжку Пухова стрелял, тоже в этом был?

— Мне в Серёжку Пухова нечего было стрелять. Если хочешь знать, Пухов мне первый друг стал, после того как я его подобрал у Русаковской банки…

— А из-за кого он туда попал, если не из-за тебя! Забыл?

У Касумова погасла сигарета, он вытащил спички. Хаджинур Орезов зыркнул на спички, потом — на меня.

Это был всё такой же коробок с портретом Циолковского — Евтушенко.