«Коржаков был в Домодедово неделю назад. У него интерес к станции… Он странно вел себя в коммерческой палатке. Сделал подарки торфушкам, обещал работу охраннику. Потом исчез… Тут все со значением… После Никола видел на станции наркодельцов, опознал нигерийца Мосула Авье… Тут цепочка…»

Об этом стоило подумать.

«Если бы не пистолет…»

С пропажей «макарова» все остальное теряло смысл…

Держало только поручение Игумнова:

«Никола…» – Того нигде не было.

С отъездом патрулей на платформе ничего не изменилось. Тускло горели огни.

Между тем ночная жизнь продолжалась.

Где-то близко на парке вдоль состава пробежала громкая дрожь сцепки. Там подцепили тепловоз. Холодная искра вверху обозначила контактную сеть, там, где её касался поднятый токоприемник. Еще через несколько минут невидимый в темноте состав двинулся к выходному светофору.

Качан проследил убегающий проблеск. Поднял глаза.

Плечистая фигура на переходном мосту возникла неожиданно.

Высокий, молодой африканец в пальтишке, в светлых брюках, в шапке-ушанке, завязанной под подбородком, молча смотрел а него сверху…

«Мосул Авье тут?!»

Качан видел африканца месяц назад на суде над нигерийскими наркокурьерами, задержанными в международном аэропорту «Шереметьево».

Московских нигерийцев сопровождали крепкие парни из братвы. Они ни во что не вмешивались – только присутствовали. И этого было достаточно.

Африканцы в суде вели себя шумно. Что-то кричали на своем подсудимым, которых арестовали при попытке кокаина в Нигерию…

– Чего они? – спросил Качан студента-переводчика.

Тот объяснил:

– Интересуются, кто тех сдал в «Шереметьево «…

Удалось ли московским нигерийцам получить ответ на свой вопрос, Качан не узнал. У него-то был на него совершенно точный ответ:

«Коржаков…»

***

Мосул Авье на переходном мосту продолжал наблюдать.

Кроме платформы он видел плоский участок пути за переходным мостом, площадь, коммерческие палатки… Острый взгляд привычно выхватил среди деталей ночного пейзажа припарковавшиеся иномарки.

Час машин, которых он ждал, ещё не наступил…

Родом из нигерийской провинции, обучавшийся в Москве в институте русского языка Мосул Авье легко ориентировался в чужом пригороде.

Время от времени ему приходилось приезжать сюда по своим делам то одному, то со своей русской подружкой, которую он брал обычно с собой, чтобы поездки не выглядели особенно подозрительно.

Но, когда наступал «день икс» – такой, как сегодня, – его сопровождала охрана. Она входила в крупную подмосковную группировку, которая давала «крышу» нигерийцам.

Бойцы прибыли сюда ещё до полуночи, своим ходом, и все это время вели наблюдение за местом, где должна была произойти встреча на высшем уровне.

Последним появился один из авторитетов группировки – плечистый, в куртке с наброшенным на глаза капюшоном…

Мосул Авье перевел взгляд на платформу внизу.

Человек у скамьи по-прежнему не уходил, ждал первого поезда на Москву.

Он не внушал опасения.

«Одинокий пассажир . Ночные русские дела…»

Нигериец подозревал о его проблемах.

Там, на родине, были тоже похожие ситуации.

Если моделировать на Нигерию – это как если бы бомж из народностей фeльбе или ибо поддал в поезде, заснул и проснулся за Лагосом или Ломе, в локомотивном депо, а потом маялся. Ждал утреннего поезда…

Мосул на мосту рассматривал сверху ночную картину подмосковной глубинки. Видел он и подъехавший милицейский патруль и сцену личного обыска.

Что-то все-таки ему не нравилось.

Он отошел от перил. Обтянутая подвязанной внизу ушанкой, круглая, как футбольный мяч, голова нигерийца отбрасывала на платформу овальную тень.

***

Качан отошел от скамьи.

Мосул Авье был здесь, в Домодедово.

«Значит, можно не сомневаться: Коржаков неделю назад приезжал сюда именно в связи с этим – по делам нигерийских наркодельцов. Что-то готовил… А, впрочем, Бог с ними, с африканцами, с кокаином…»

Никакое самое сверхуспешное задержание наркокурьеров не могло уже его спасти.

Требовалась воля, чтобы осознать это, поставить на всем крест.

«Меня все равно выгонят…»