Вспоминая о логике, великий князь честно признавал, что тратить много времени на беспокойство по поводу участи сестры — неразумно. Ее ищут все жандармы империи и, надо думать, найдут. Еще будет время поплакать, коли придут дурные известия. Пока же надо ждать, не раскисать и работать.

А работы было по горло. Как можно более подробное знакомство с вверенным краем — пока на расстоянии, по картам и многостраничным докладным запискам. Вопросы освоения природных богатств. Концессии. Пути сообщения. Промышленнность. Рыболовство и морская торговля. Судостроение. Отношения с Китаем, Кореей, а теперь еще и с Японией. Завоз продовольствия на казенные фактории на Камчатке и Курильской гряде, вывоз пушнины. Накопившиеся проблемы во взаимоотношениях с туземным населением. Английским хищникам, что спаивают чукчей и камчадалов и грабят их, пьяных, как хотят, показательно надавать по шеям, дабы зареклись впредь по-наглому ходить в русские воды. Выпросить у папА хотя бы полдюжины быстроходных военных судов для охраны побережья и столько же построить на месте. Оборудовать современный порт в Золотом Роге.

Это только главнейшее.

Временами молодость брала свое. В Москве великий князь нетерпеливо переждал все положенные изъявления верноподданнических чувств, отобедал у генерал-губернатора — и исчез неизвестно куда вместе с верным адъютантом Баклундом. Точнее, охране великого князя, было известно, «куда», но охрана помалкивала. Воротились искатели ночных приключений под утро, оба сине-зеленого цвета.

«Конь о четырех ногах, и то спотыкается», — мог бы сказать какой-нибудь доморощенный философ. А профессор модной науки психологии сказал бы иное: поиск сомнительных развлечений означает лишь то, что молодой человек не монах. И добавит, что тем лучше. Кто вечно держит себя в жесткой узде, тот с великим удовольствием наденет железную узду на других. Да еще с шипами внутрь.

В дальнейшем молодость новоявленного наместника проявлялась иначе. Из вагона, к котором теоретически должен был ехать начальник охраны, великий князь приказал сделать гимнастический зал. Повесил перекладину и кольца для тренировок телесной гибкости, боксерскую грушу и мешок с опилками для побиения боксом, устелил пол матами. Столяр в два счета смастерил шведскую стенку. Каждое утро Дмитрий Константинович целый час занимался французской гимнастикой и еще полчаса нещадно избивал безответный мешок. Доведя себя до седьмого пота, нырял в ванну, причем требовал, чтобы вода была холодная. И только после всех этих надругательств над собственным организмом великий князь садился завтракать.

Позавтракав, он работал до обеда, для чего уходил в вагон, служивший личным кабинетом, а по окончании обеда возвращался в гимнастический зал, наскоро преобразованный к тому времени в тир, чтобы пострелять из револьвера для улучшения пищеварения. После чего работал часов до семи вечера, а затем приказывал подать фехтовальные маски, нагрудники и эспадроны. За ужином — теперь уже с легким вином — великий князь подшучивал над адъютантами, а случалось и над самим собой, смотря по тому, кто нынче вышел победителем, а кому досталось стальной полосой по голове и по ребрам.

Если о причудах цесаревича в мало-мальски приличном обществе предпочитали не говорить (разве что шептаться), то причуды его младшего брата, с должным уважением освещавшиеся прессой, служили излюбленной темой пересудов как столичных светских львов, так и провинциальных кумушек. Один газетный фельетонист осмелел до того, что выразил сожаление: нельзя, мол, поставить на рельсы манеж для верховой езды, а жаль, — и что бы вы думали? Тираж газетенки не был арестован, а редакции не пришлось платить штраф. Умные люди усматривали в этом дальновидную политику Третьего отделения: уж если подданные не могут не сплетничать об августейшей фамилии, пусть сплетничают о младшем сыне государя — ибо сплетни о старшем ввиду особенностей последнего разрушительны для монархии.

Вагон мотало на стрелках. Вагон был десятым по счету от паровоза, а всего вагонов в Литерном-бис насчитывалось двенадцать — ровно столько же, сколько в Литерном. Но половина вагонов в Литерном-бис пустовала.

Уже в первые дни пути Дмитрий Константинович выразил неудовольствие тряской и желание перецепить поближе к паровозу хотя бы вагон-кабинет. В ответ подполковник Огуречников, начальник личной охраны великого князя, почтительно поклонился, отчего его лысина тускло заблестела, будто маслом смазанная, и ответствовал: никак нельзя. То есть можно и теоретически и практически, но неразумно. Есть сведения: в пути возможно покушение бомбистов… Сведения, увы, темные и непроверенные, но подстраховка отнюдь не помешает. Статистика железнодорожных катастроф давно известна: когда паровоз сходит с рельсов, сильнее всего разрушается первый вагон, а выше всех взлетает — третий либо четвертый. Последние вагоны могут даже вовсе не сойти с рельсов. В недлинных поездах, когда почти нет угрозы излома вагонной оси или разрыва сцепки, безопаснее всего находиться в хвосте поезда, но не в последнем вагоне.

— Почему же не в последнем? — с ядом осведомился великий князь, проиграв словесную пикировку со своим Аргусом.

— На всякий случай, ваше императорское высочество, на всякий непредвиденный случай…

— Перестраховщики! — бросил Дмитрий Константинович, без приязни глядя на жандармскую лысину. — Сестру найти не можете, а туда же… — И, заметив, как окаменело лицо Огуречникова, добавил: — Не обращайте внимания, прошу вас. Я не желал вас обидеть… Вы хотели сказать мне что-то еще?

— Ничего существенного, ваше императорское высочество, кроме того, что розыск упомянутого лица не прекращается. В меру сил его ведем даже мы, не отвлекаясь, разумеется, от исполнения прямых обязанностей…

Великий князь расхохотался.

— Даже вы, моя охрана? Ну и как успехи? Удалось ли напасть на след?

— Даже не на один, ваше императорское высочество, — с самым серьезным видом молвил подполковник. — Осмелюсь, однако, просить ваше императорское высочество не торопить меня с докладом, тем более что полученные нами сведения еще нуждаются в проверке.