— Тогда вы не вернетесь в Испанию? — спросила она.

— Он почти убежден, что я нужнее здесь.

— Только почти? — спросил Гордон в замешательстве. — Ну что же, можно славно повеселиться, Костейн. Вы, я и Бьюрек — что за компания!

— Дело нуждается в серьезном рассмотрении. Есть несколько пунктов, в которые нужно внести ясность прежде всего.

— От чего это зависит? — сразу же спросил Гордон.

Темные глаза Костейна повернулись к Кетти.

— От дамы, — сказал он. Юношеское лицо Гордона озарилось усмешкой:

— Вы неблагоразумны, прокладывая ваш курс в зависимости от прихотей леди. Смею сказать, мисс Стэнфилд так и не заметила моего исчезновения.

— С другой стороны, на балу ее очень плотно опекали кавалеры. Вы должны извиниться перед ней, когда встретите ее на Рождество в Норсланде.

— Что? Что за чертовщину вы сейчас сказали? Я не буду… Я говорю, вы приглашаете меня в Норсланд?

. — Ваша, матушка была так любезна, что приняла мое приглашение от имени нашей семьи. — Он посмотрел на Кетти, наблюдая, как румянец выступил на ее щеках и смущенная улыбка осветила глаза.

— Вы говорите, и мисс Стэнфилд поедет? — сказал Гордон.

Костейн бросил нетерпеливый взгляд на эту помеху в лице мальчишки.

— Скажите, я могу надеяться на несколько моментов уединения с вашей сестрой? — спросил он со значительным взглядом.

— Великий Боже! Не хотите ли вы сказать, что Кетти — это та леди, о которой вы говорили?

— Гордон, а не хотите ли вы сейчас написать мисс Стэнфилд прекрасную записку с извинениями, — предложил Костейн.

— Ей-Богу, это будет первая вещь, которую я сделаю завтра утром.

— Никогда не оставляйте на завтра то, что можно сделать сегодня, — торопил Костейн.

— Уже завтра. Я имею в виду, что уже больше двух. Записку вряд ли доставят в три часа утра.

— Вы пока напишите ее.

— Да, но…

Костейн поднялся и взял Гордона за плечо, чтобы вывести его из комнаты.

— Спокойной ночи, Гордон. Не забывайте, кто сейчас занимается наймом сотрудников в Генеральном штабе.

— Она не сказала «да», Костейн, — на этой заключительной реплике Гордон был окончательно выдворен из комнаты.

Костейн вернулся и присел рядом с Кетти на диван:

— Между собаками, братьями и мамами трудно найти моменты уединения.

— Вы будете ухаживать за собачкой? — спросила Кетти, хотя ее совсем не беспокоила эта проблема.

— Это также зависит от ответа леди, — сказал он, беря ее руку и поглаживая ее. — Я не занимаюсь взяточничеством, знаете ли. Очень плохая черта.

— Я думаю, что вы очень хороший.

— Хороший? Хороший! Боже мой, чем я заслужил такую вялую фразу?

— И смелый, — добавила она. Его рука обхватила ее плечи и притянула Кетти ближе:

— Это уже лучше. Умоляю, продолжайте.

— Ладно, вы барон.

— Так быстро иссякли, не так ли? Произнести титул мужчины — значит признать, что он не лучше, чем репка. Основная его часть зарыта в землю. Еще я заслуживаю доверия.

— Вам не следовало приносить то письмо ко мне для перевода.

— Давайте назовем это «независимый». Еще честный. — Он щелкнул по кудряшке, которая одиноко свисала на ее висок.

— Вы наврали об этом письме и убийстве-самоубийстве.

Он слегка потянул ее за кудряшку.

— Назовем это «изобретательный». То, что я нарушил свидание с Бьюреком, реабилитировать труднее.

— Пользуетесь удобным случаем? — предположила она, подсказывая.

— Чутко реагирующий на все ухаживания. Мое фактическое кумовство ради Гордона я назову преданностью семье. И от имени семьи… — он обнял ее.

Ее глаза стали широкими и яркими от предвкушения:

— Да, Костейн, — выдохнула она.

— Мне льстит ваше рвение, но я еще не спросил вас!

— В таком случае мы не можем приписывать вам чрезмерную поспешность.

Счастливая улыбка озарила его лицо. Когда он заговорил, его подшучивающий тон изменился и стал даже застенчивым.

— И отсутствие достаточной смелости в таких деликатных делах, как это, но, несмотря на мои недостатки, я очень люблю вас. Я буду вам хорошим мужем, Кетти, если вы выберете меня. Вы согласны?