Александр Смолян
НЕ СМЕЙ!
– Людочка? Говорит Грачев. Август Иванович у себя?
– Да, Михаил Михайлович. Соединяю вас.
"Людочке", секретарше ректора, было уже за пятьдесят, но на правах старого приятеля, к тому же - годившегося ей в отцы, профессор Грачев называл ее так же, как тридцать лет назад. Впрочем, не он один.
– Слушаю вас, Михаил Михайлович, - раздался в трубке голос ректора с чуть заметным латышским акцентом.
– Здравствуйте, Август Иванович. Могу ли я явиться к вам послезавтра на прием? И - если могу - в котором часу это было бы вам удобнее? Минут на десять-пятнадцать. По личному делу.
– Вы, я вижу, стали придерживаться мудрой поговорки: "Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать послезавтра".
– Нет, просто послезавтра - ваш ближайший приемный день.
– А вы приходите в неприемный. Сейчас вы не очень заняты?
– Нет, я свободен.
– Жду вас.
Через несколько минут - ровно столько, сколько нужно было, чтобы пройти из корпуса биологического факультета к ректору, - профессор Грачев был уже в кабинете своего бывшего ученика.
Август Иванович вышел из-за стола, крепко пожал руку, усадил в глубокое кресло в той части кабинета, которая предназначалась для неофициальных, дружеских бесед.
– Итак?
– спросил он, опускаясь в кресло, стоявшее напротив.
– Итак, пришла мне пора уходить из университета.
– Что вы, Михаил Михайлович! У ученого совета совсем другое мнение.
– Пора, пора. Вот доживите, Август Иванович, до семидесяти, поймете тогда, что это значит.
– Прямо - как обухом по голове! Какие-нибудь неприятности на факультете?
– Никаких, все в полном порядке.
– Так что ж это вы заторопились? На кого вы оставите кафедру?
– Это, вы сами знаете, не проблема. На кафедре два профессора кроме меня. И оба гораздо моложе. У вас будет прекрасный выбор. Надо давать дорогу молодым.
– Даем, даем. Но вы-то любого за пояс заткнете! Да вам, помнится, семидесяти еще и нет.
– Меньше года осталось.
– Вот хоть годик этот и поработали бы еще. Без вас мне просто трудно представить себе наш университет. Справим ваше семидесятилетие и тогда уж, если не раздумаете, торжественно проводим вас на пенсию. Как говорится, на заслуженный отдых.
– Вы достаточно знаете меня. Август Иванович, чтобы понимать и то, что мне совершенно не нужны торжественные проводы, и то, что я не пришел бы к вам с этим заявлением, если бы мог продолжать руководство кафедрой, чтение лекций...
– Сергей Никодимович лет на двенадцать старше вас, девятый десяток разменял, и то мы не отпускаем его на пенсию.
– Сергей Никодимович - уникум, - сказал профессор Грачев.
– В последние годы он уже и внешне перестал стариться...
"Никодимыч, конечно, уникум, - думал в это время он.
– У него по-прежнему блестящая память, студентов по-прежнему поражает его эрудиция. Но никаких открытий он уже не сделает. Впрочем, у него их, кажется, не было и в прошлом. А я не уникум, мои годы сочтены. И нельзя больше растрачивать их зря. Нет, я не уникум, зато я знаю нечто такое, чего еще не знает никто!.."
Вслух он добавил только:
– А вот Юлию Карловну вы выперли на пенсию, едва ей пятьдесят пять исполнилось.
– И то еле дождались!
– усмехнулся Август Иванович.
– Что она могла дать студентам?
– Август Иванович, если я не прекращу преподавания, скоро студенты начнут вам жаловаться на меня так же, как жаловались на нее.
– Но что же все-таки случилось?
– Случилось... Случилась старость, Август Иванович. Да, да, у одних она наступает раньше, у других позже... Я утратил интерес к делам кафедры, к студентам... Вы помните, наверно, как я любил студентов, сколько всегда возился с ними. Этого больше нет, а если что и тянется, так это - формально, по инерции. Это мне теперь неинтересно, скоро студенты почувствуют мое охлаждение и в свою очередь потеряют интерес ко мне.
– Ну а если мы освободим вас от кафедры... От лекций, от семинара... Профессором-консультантом вы останетесь? Руководить парочкой аспирантов, а? Иногда...
– Нет, Август Иванович, всякое дело надо делать целиком, а не наполовину. Вы сами любите говорить, что пропасть нельзя перепрыгнуть в два прыжка. Зачем же... Друзей-ровесников, товарищей у меня в университете не осталось, а друзья-ученики...
– Это - нечто иное, понимаю. Ну что ж, Михаил Михайлович, если вы твердо решили...
– Но это не все. Я прошу отступного.
– Ай да молодец! Сами бросаете нас, да еще и отступное вам плати!
– Да. Я прошу оставить мне мою лабораторию. Учебный процесс не пострадает: на факультете ведь еще две биохимические лаборатории. Да и недолго я тут проканителюсь: годика два. Максимум - три.
– Эксперимент?
– Да. Мне сейчас не хотелось бы конкретизировать. Весьма вероятно, что ничего не получится. Но не исключено, что удастся под занавес прославить наш университет.