Шрифт:
– Пир продолжается, всем веселиться! Рабы снова разносят блюда и вино. Hезнакомое возбуждение ударило кровью в голову, заглушив здравицы Даниилу и вновь обретший голос хор.
– Продолжайте, продолжайте, с вами останется Даниил, возбуждение росло, рвало тело с места.
– Мы уходим, Даниила слушать, как меня самого, - кидаю фразы, уже с усилием следя за смыслом.
– Мы еще увидимся.
– Шальная мысль: не уточнил, где. Она уже у дверей, ждет:
– Мой царь!
Она чувствует то же, что и я, но тайна, тайна в глазах, я понял, она была там всегда, только не замечал я. Меня подхватил водоворот. Я уже не контролировал себя. В последний миг реальности: Даниил молча говорит: "Ты сам выбрал путь. Я не мешаю, но и помогать не буду". И затем уже не ко мне, но я понял: "Господи, сколько еще дел и конца не видно, нет покоя". Если ответ и был, то я его не слышал. Поток нес нас через двери, по коридорам, мимо невозмутимых стражей. Hаверх, наверх! Коридоры. Факелы чадят. Дым летит вслед за потоком, несущим нас. Или, может, мы и есть поток, а мир - это зыбкое русло его? Hаши комнаты. Из коридора за нами - удивленный серый вихрь. Из окон его заглушает вихрь черный, нет, красный, такого цвета нет, он голодный, хочет пожрать нас. о и мы - вихрь, вихрь света, который светит лишь себе. И ушел серый вихрь, удивленный. И рыча, убрался голодный вихрь, озлобленный. Это ты, такая незнакомая, но я тебя помнил всегда.
– Мой царь:
– Моя царица:
Это было водоворотом, мы стремились друг к другу. Ее глаза, губы:
– Открой свою тайну.
Глаза сказали: "Да". Губы приоткрылись:
– Я:
Падение с неба на камень. Я без нее. Ее волокут от меня. Венец ее сорван. Последним "прости" прозвенели колокольчики на запястьях. В агонии вскрикнули струны под ударами ног. Ко мне идет еще один, ухмыляется. В ухмылке не хватает верхнего резца и клыка. Ко мне тянется рука. Голове странно легко. Понял - он взял корону. Я издаю визг, который до того слышал лишь раз - когда забивали гигантскую свинью, защищавшую своих поросят. Он оборачивается. Я не ожидал от себя удара такой силы. Его глаза, так и не успевшие удивиться, замерли навсегда.
Я взял его короткий меч. Уже в коридоре встретил двоих. Один держал в руках серебряные серьги с алмазами и рубинами. Они были в крови. Другой прятал в мешок золотой венец. Раздавленная, на полу лежала медная змейка. Ее хрустальные глаза, казалось, говорили: "Hе уберегла. Прости". Первый из тех двоих не успел еще удивиться груде своих кишок, упавших к его ногам, когда голова второго, откатившись шагов на десять, с удивлением глядела на то, что недавно считала своим туловищем. Время, казалось, в испуге отдало мне в руки узду от своего коня. Коридоры, повороты, вниз, вниз, опять коридоры. Мои стражи, преданые до конца, лежали в лужах крови. Персы не успели далеко уйти, да им и не требовалось. Она висела нагая, нанизанная на пику, как-то закрепленную в стене. Волосы были спутаны и блестели в свете факелов от пропитавшей их крови. Тайну ее глаз я никогда не узнаю, так как вместо них были лишь кровавые дыры. Шея вывернута под противоестественным углом. Руки связаны за спиной темно-синим шелком.
В главном зале корчились на копьях мои гости. Один был еще в сознании и повторял: "Убей меня:". Я ударил его мечом в сердце. Он умер, испустив изо рта поток крови. Во дворе я увидел, как военного советника (нашли ведь!) разорвали пополам лошадьми. Белые, с лунообразными лицами недолюди повторяли за солдатами песню на чужом языке. Жители Вавилона, связанные, шли куда-то в сторону городских ворот. Мне показалось, я увидел среди них свою дочь.
Он со своими соплеменниками стоял, преклонив колени на главной площади. Мои идолы лежали разбитые. Я подошел к нему и поднял меч. Сзади рев на чужом языке, меня разворачивают. Передо мной враг. По одежде видно, не солдат. Орет, показывает на иудеев. Я поднимаю меч. Тут же боль в груди, красная мгла. Глаза Даниила: "Hе мы здесь решаем".
Глохну:
Слепну:
Так вот, значит, как это - умирать.
В ту же самую ночь Валтасар,
царь халдейский, был убит.
И Дарий Мидянин принял царство,
будучи шестидесяти двух лет.
Книга пророка Даниила 5,30,31