Десятки раз я спотыкался – вполне возможно, о золотые и платиновые самородки, – и дважды упал, причем во второй ударился обо что-то отменно острое солнечным сплетением и решил, что тут мне и конец.

А когда боль отхлынула и я снова смог дышать и даже ползти на четвереньках, я уже спокойно подумал о том, что быстрая смерть совсем не худший выход. Нет, специально разгерметизировать скафандр я не стану, кишка тонка, но будет любопытно проверить при следующем падении: стекло шлема – совсем небьющееся или надо просто постараться? Кстати, удастся ли это любимцу техники? Само собой разумеется, надо падать не с четверенек…

Я застонал громко и болезненно. Стал на корточки и понял, что в ногах не осталось сил выжать вес тела. Попытался встать еще раз и заплакал от бессилия. Угадав во тьме скалу, я пополз к ней – может быть, цепляясь за нее, мне удастся взгромоздиться на ноги. Почему-то сейчас самым важным для меня было – встать. А там будь что будет.

Не спрашивайте меня, чего мне стоило доползти до скалы и встать на дрожащие ноги, – но я встал. И тотчас увидел вдали огонек, похожий на низко висящую желтую звезду. Но огонек не был звездой. Светилось окошко в куполе, светилось потому, что я не выключил свет, уходя на разведку! Я просто забыл его выключить – и теперь был спасен благодаря своей забывчивости. Конечно, спасен лишь в том случае, если добреду, доползу, допресмыкаюсь, если не сверну себе шею впотьмах, сверзившись по пути в какую-нибудь яму…

Осторожно, очень осторожно, со скоростью больного ленивца я двинулся на огонек.

Остаток ночи был ужасен. Я почти не спал, мучимый ужасными судорогами в натруженных мышцах. Сводило главным образом икры – то левую, то правую, то обе сразу. Я массировал их, проклиная все на свете. Один раз меня стошнило, но это произошло уже перед рассветом, когда я более или менее укротил свои ноги. Я даже успел ринуться в санузел и почти не напачкал.

В эту ночь я проспал в общей сложности какой-нибудь час, не больше, и сон не принес облегчения моим перетруженным мускулам. Все тело мучительно ныло. Я сравнил себя с избитым на ринге до полусмерти боксером-неудачником, нашел, что это сравнение не в мою пользу, и позавидовал боксеру. У него никто не мог отнять право валяться и приходить в себя при нормальной, а не двойной тяжести. У него, подлеца, вообще никто не мог отнять право валяться!

Стиснув зубы, я доплелся до кухни, нашел немного воды и напился. Еды не оказалось, да мне и не захотелось бы на нее смотреть. А хуже всего было то, что мне предстояло сменить кислородный баллон, впихнуться в скафандр и добыть за световой день семьдесят килограммов драгметалла – разумеется, в том случае, если я хочу жить.

И я все это вытерпел, хотите верьте, хотите нет, только двигался еще медленнее, чем вчера, и чаще отдыхал. Брошенных вчера самородков я не нашел, зато набрал новых. Жгучее солнце еще не достигло зенита, а я уже сделал две ходки, сложив у невидимого Кошачьего Лаза корявую металлическую пирамидку. Я понял, что привыкну и притерплюсь. Я должен привыкнуть. Первые дни будет худо, затем организм «включится», мобилизует резервы. Так всегда бывает. Норму мне сегодня не выполнить, но беда не столь велика. Если на Луне Крайней сидят не ослы, то за недоимку они лишат меня сперва пищи, затем воды и в последнюю очередь кислорода. Логично, нет? Два-три дня без пищи я как-нибудь продержусь, не ослабну чрезмерно, а потом природа скажет свое веское слово. Воспряну, проголодаюсь, озлюсь – и наконец-то выдам на-гора норму, пусть они ею подавятся.

Наверное, и находясь в лучшей форме, я смогу уносить за один заход килограммов десять в земном весе, никак не больше. Как мне ни было плохо ночью, ее продолжительность я засек – семь часов с минутами. Резонно предположим, что на экваторе день равен ночи. Семь ходок туда и обратно за семь часов – это, пожалуй, реально, пусть и с языком на плече. При том непременном условии, что платиновые самородки будут то и дело попадаться мне на пути. Золото ценится дешевле, а значит, годится лишь на крайний случай. На серебришко и смотреть не стоит, не то что подбирать его. О рыночной стоимости осмия и иридия я не имел ни малейшего представления. А почем идут родий с палладием?

Не знаю. А главное, вряд ли сумею отличить их от платины.

До заката я увеличил пирамидку вдвое. Лаз не открывался. Я вернулся в купол, выпил половину оставшейся воды и свалился на лежанку. В эту ночь я спал как убитый и лишь один-единственный раз, разбуженный судорогой, поупражнялся в массаже.

А утром со вздохом влез в провонявший по€том скафандр и отправился на промысел.

Интересно, сколько я успел сбросить веса? Рабочий комбинезон, какие носили все на «Грифе», когда-то сидел на мне отлично, а теперь болтался, как тряпье на огородном пугале. Ну и наплевать. По правде говоря, худоба волновала меня в последнюю очередь – тощий волк проживет на Грыже дольше разжиревшего бегемота. Того просто расплющит. Меня серьезно беспокоила вполне реальная опасность растянуть сухожилие и оказаться неработоспособным. Ползком норму не выполнишь, это наверняка. Семьдесят килограммов платины в пересчете на земной вес! Сто сорок в условиях Грыжи.

Я едва не плюнул с досады, но вовремя сообразил, что перед моим лицом находится стекло шлема и не стоит смотреть на мир сквозь плевок. Плоха моя арифметика. Никуда не годится. А если заревет песчаная буря и будет реветь день и ночь? Что-то не верится в то, что мне оплатят вынужденный простой…

Значит, чтобы выжить здесь, мне надо ежедневно притаскивать к Кошачьему Лазу не семьдесят килограммов, а… сколько? Сто? Или и центнера мало?

Впору встать на четвереньки и завыть подобно упомянутому тощему волку.

Я не пошел сразу к Лазу. Я оказался возле него после первой за сегодняшний день ходки, побывав на своих приисках, набив набрюшную сумку и кое-как дотащив до места себя и ее содержимое. С первого взгляда мне стало ясно, что за время моего отсутствия Лаз открывался по меньшей мере один раз. Исчезла часть самородков, но почему-то не все. Лежали два кислородных баллона и наполненная водой двухлитровая пластмассовая бутыль из-под нарзана. Пищи не было. Зато на сером грунте, придавленный шершавым самородком, лежал вырванный из блокнота листок, и легкий ветер трепал его край. Коряво написанные карандашом слова: «Принятая масса в платин. эквив. – 9,711 кг». Больше ничего.