– Несомненно, - сказал Греве негромко.
– Я не могу советовать, но я бы произвел обыск...

Шиянов посмотрел на него испуганно.

– Обыск необходим, - повторил Греве настойчиво.
– Лейтенант Ливитин, очевидно, не интересуется политической физиономией своих матросов, и надо ее выяснить.

Шиянов в раздумье пощелкал портсигаром.

– Нет, - сказал он решительно.
– Обыск невозможен. Черт его знает, куда этот обыск повернется... Позор! Перед самой войной, накануне боя - обыск на военном корабле! Команда возмутится... Эта весенняя история из-за каких-то штанов разыгралась, а тут - обыск! И разговоры пойдут на флоте, сплетни, пальцем показывать будут... Неверно, Владимир Карлович!

– Послушаем мичмана Гудкова, - сказал Греве, усмехнувшись.
– Вот он стучит.

Но вошел Корней Ипатыч, и Шиянов поднял ему навстречу кулак и выразительно потряс им в воздухе:

– Вот, Корней Ипатыч, видали? Я ваших боцманов в дым разнесу, если завтра к обеду мачту мне не вооружат... Передайте!

– Не извольте беспокоиться, господин кавторанг, - сказал Корней Ипатыч успокаивающе, - все в лучшем виде будет. Как господин Ливитин закончат, мы уже не подгадим. Дозвольте только кого из господ офицеров в порт, изматюгать там кого следовает, чтоб такелаж к ночи доставили... А мы уж справимся.

– Ну-ну, то-то, - Шиянов опустил кулак и задумался.
– Кого вот я пошлю?.. Заняты все...

– Мичмана Гудкова спосылать бы... они не на погрузке.

Шиянов было просветлел, но, взглянув на Греве, досадливо и вспыльчиво крикнул:

– Прошу не советовать! Черта мне в ваших советах! Лейтенант Веткин поедет... Зайдите к нему и скажите, чтоб без такелажа не возвращался!..

Корней Ипатыч вышел, и тотчас вслед за ним в дверях показался мичман Гудков, озабоченный и важный.

– Ну?
– коротко спросил Шиянов.

Гудков, наклонив свой беспощадный пробор, доложил быстро и точно все сведения о Тюльманкове, даже почти не шепелявя (шепелявость его была не столько природной, сколько искусственной и шла исключительно от гвардейского щегольства). Выяснилось, что Тюльманков до призыва работал на Балтийском судостроительном, имеет образование четырехклассного городского, замечен в чтении нежелательных книг. В марте (Гудков заглянул в записную книжку), в марте отобран от него сборник "Знание" с повестью Куприна "Поединок". Холост, но ведет оживленную переписку. Письма осторожны, но имеют нехороший оттенок и мысли между строк; главная переписка ведется с какой-то Н.И.Полуяровой в Петербурге и с ушедшим в запас в прошлом году матросом Эйдемиллером...

– Адреса?
– перебил Греве и медленно достал записную книжку. Гудков справился в своей и назвал.

– Продолжайте.

– Странно, что из его корреспондентов отвечают на корабль все, кроме этих, - сказал Гудков, видимо, щеголяя своей проницательностью.
– Письма к ним часто ссылаются на их ответы, а этих ответов на корабль не приходило, очевидно, пишут на береговой адрес... Пропустить я не мог, вся корреспонденция роты мною прочитывается тщательно.

Ротные письма Гудков читал действительно тщательно. Эту обязанность помощника ротного командира Гудков выполнял с большой охотой. В мутном унылом потоке деревенских поклонов иногда попадались пикантные детали наивных любовных признаний, ревнивых упреков и интимных сообщений, восторгавших Гудкова простотой и сочностью языка. И именно поэтому письма Тюльманкова к неведомой Полуяровой давно уже обратили на себя внимание Гудкова полным отсутствием любовной темы и насторожили его подозрительность.

Когда Гудков окончил подробную характеристику Тюльманкова, лейтенант Греве посмотрел на Шиянова.

– Это не убеждает вас, Андрей Васильевич?

– Да, да, матрос ненадежный, - сказал Шиянов растерянно.
– Но все-таки, черт его знает, обыск сейчас - скандал! Тут война на носу - и вдруг такие неприятности... Впрочем, доложу командиру, дело действительно такое...

Он подошел к зеркалу, поправил китель и, взяв фуражку, вышел. Мичман Гудков с любопытством взглянул на Греве и умоляюще заторопил:

– Владимир Карлович, а что произошло? Я этого Тюльманкова давно на примете держу...

Греве опять рассказал про орла. Гудков даже оживился, как будто заранее это предсказывал.

– Это в его стиле, определенно! И, знаете, Владимир Карлович, помните, когда кочегары взбунтовались? Там Тюльманков немалую роль играл. Но - ловок, подлец! Не ухватишь... Я говорил тогда Ливитину - лучше списать его к черту в экипаж, а Николай Петрович - вы же знаете его упрямство: "Хороший комендор, а вы из мухи слона делаете". Не верил, и вот - пожалуйте бриться!

Греве неопределенно усмехнулся:

– Ливитин вообще из святых. Бравирует своей либеральностью и ходит в белых перчатках. Рыцарь! А вот когда эти Тюльманковы его за борт швырять начнут, спохватится, да поздно... Человек, не понимающий своего стержня... А скажите, с кем Тюльманков в роте дружен?

– Вот это очень трудный вопрос, - ответил Гудков, опять со вкусом входя в роль опытного следователя и значительно поднимая свои бесцветные брови. Оч-чень трудный!.. Скрытен, подлец, почти нелюдим! Есть фамилии, но они ничего не дают, пустое место...