Красный тлеющий шар солнца в сизом дымчатом кольце, похожем на кольцо Сатурна, снижался над крышами.

Однорукий прохожий с пустым левым рукавом, засунутым в карман пальто, с бледным скуластым лицом, обрамленным понизу темной скобой бородки, остановился и постучал металлическим молотком по дубовой резной двери особняка, на которой были в изобидье разбросаны головы Горгоны-Медузы, вазы с фруктами и отёчные крылатые младенцы.

– Президент академии у себя?

– Никого не принимает. Очень болен.

Человек написал на листке блокнота несколько слов и сказал, что подождет ответа. Его тут же пригласили наверх.

Президент сидел у огромного электрического камина, оформленного в стиле ранней немецкой готики, в стеганом голубом халате, положив на скамеечку, обмотанную махровым полотенцем, ногу. Увидев Человека, он стянул полотенце и поставил ногу на пол.

– Так это действительно ты? Я думал, не обман ли... Садись, старик. Для всех я при смерти, но, конечно, не для тебя. И буду при смерти, - он посчитал на пальцах, - вторник, среду, четверг, первую половину дня.

Он был все тот же прежний президент, благодушно-барственный, снисходительный, довольный собой и миром.

– Кретины! Задницы! Затеяли от академии письмо, восхваляющее Главу Государства, где они его благодарят - да, да, благодарят - за арест восьмидесяти, за июльское избиение - ну et caetera. А в конце - последний перл: просят баллотироваться в академики.

– А труды?

– Нашли, разыскали. Две статьи пятилетней давности в "Католическом вестнике". Называются: "Наука и современное истолкование символов Библии". Все-таки есть слово "наука", и то хорошо. Надо подписывать письмо, а у меня, увы... Доктор запретил всякое волнение, общение с людьми. Полнейшая изоляция.
– Он хитро сощурил глаза.
– Вице-президент любит быть первым вот он первым и поставит свою подпись. Дорогу храбрым! Тебе налить "Сент-Эмильон"? Или белое сотернское?
– Он подставил ему папиросный ящик с многочисленными отделениями и отделеньицами.
– Да, ты ведь не куришь.

– Я по делу, - сказал Человек.

– Слушаю тебя.

– По тому, помнишь. Я уже говорил с тобой.

Президент поморщился.

– Брось ты это. Его не вытащишь, а сам... Имеешь все шансы на мученический венец. А мне почему-то несимпатичен этот головной убор. Не идет шатенам, а?

В числе восьмидесяти сидел в крепости брат Ученика, семнадцатилетний подручный крановщика. При аресте он оказал вооруженное сопротивление. Ему грозила смертная казнь через повешение.

Человек хотел через президента добиться приема у Главы Государства. Объяснить, что это еще мальчик, что он ни в чем таком особенном не замешан...

– Ты как ребенок, ей-богу, - замотал головой президент.
– Ему твои жалостные слова, как мулу колокольчики. Не следовало бы мне ввязываться в это дело. Но раз ты просишь... Напиши письмо, изложи толково все обстоятельства дела. Если мы не сумеем добиться для тебя приема, я хотя бы передам письмо. Или нет - лучше наш Математик передаст.
– Президент умел элегантно, непринужденно избавиться от трудного или опасного дела, перевалить его на другого.
– Математику девяносто, он глух и слеп, существует уже только для показа. На него шеф не рассердится. Вообще ситуация для просьб о помиловании не того...
– Он поморщился.
– Между нами говоря, в южных районах неблагополучно. Крестьяне захватывают земли, самовольно делят их. Взламывают амбары c зерном.
– Президент понизил голос.
– В сферах поговаривают о крупной карательной экспедиции. Дураки мужики, опомнились, когда он уже разделался с городскими... Ну ладно, ты напиши, и поскорее.

– Спасибo, Я напишу.

– А знаешь, у шефа к тебе какая-то странная слабость. Он часто о тебе спрашивает. И любит повторять эту фраау - человек номер один в технике, человек номер один в политике. Он говорит, что ты принес ему счастье, придал ему смелости, что он как раз в те дни решал, переходить ему рубикон или... Как, ты уже уходишь? А я хотел тебе показать мою коллекцию турецких кальянов.

Нет, Человеку было не до турецких кальянов. Умирающий президент бодро вскочил, чтобы его проводить.

– Вот так и воюем в джунглях. Все хитростью, хитростью, ползком, на брюхе под лианами.
– Президент был очень доволен собой.
– Протест шепотом. Но Европа слышит, понимает. Ученые всего мира увидят - такой документ, и нет моей подписи.

– А если не шепотом? Чуть погромче?
– спросил Человек.

Президент указал на порт - они как раз шли застекленной галереей, превращенной в зимний сад. Кричащие, разинутые рты орудий по-прежнему отдавали приказы городу.

– Что ты! Погромче - это было бы очень вредно. Преступно. Его окружают крайние правые...

– Еще более правые?

– О, да! Им не нравится, что дело обошлось малой кровью, они пугают его оппозицией слева, толкают на репрессии. Так называемые превентивные репрессии, когда изымают всех, кто мог бы со временем представлять опасность. Одна какая-нибудь левая выходка - и полетят головы. Достойные головы! Надо всячески осаживать молодежь, надеть на них намордники. Ради них самих, ты же понимаешь. Иначе я ни за что не ручаюсь. Я просто не берусь удерживать за медные рога бешеного Минотавра, если они его раздразнят. Наши молодые друзья и ученики сейчас опаснее наших врагов. Это главная опасность.