Глагр забыл о больном колене. Случилось то, чего он опасался больше всего и что был бессилен предотвратить. Он лишь разослал всех, кто был под рукой, с категорическим приказом остальным полкам: стоять на месте! ни шагу вперед, ни шагу назад! – и бессильно наблюдал, как бомбарды проклятого еретика осыпают конницу картечью, как в дело вступают ряды унганских аркебузиров, до сих пор удивляющих маршала скоростью и меткостью стрельбы, как перед сильно поредевшей кавалерией, скачущей на врага уже не единой массой, а отдельными кучками, в последний момент вырастает лес пик… и вот уже откатываются в панике жалкие остатки имперской конницы. В тыл болванов! Перегруппироваться, привести себя в порядок и ждать приказа, олухи!

Отлично зная историю войн, Глагр знал и то, сколько сражений было проиграно из-за нелепых случайностей, в число коих, разумеется, входит и несвоевременная инициатива подчиненных!

А спрос всегда с главнокомандующего. Почему не держал людей в узде? И это после того, как на командные должности неутомимо лезет титулованная знать с длиннейшими родословными и без каких-либо полководческих способностей! Все тащат наверх своих – родственники императора, его жена, его приближенные, его фаворитки, его собутыльники… Император подписывает назначения, и важные посты занимают кичливые ничтожества и воры. Многие храбры, но без мозгов. Кто-то ищет славы, кто-то добычи, кто-то того и другого. Не всякого расстреляешь перед строем за неисполнение приказа. Подлец Барини, надо думать, не знает и сотой доли этих проблем…

Глагр страдал. С пятнадцати лет он занимался только войной, начав службу рядовым в легкоконном полку, но нельзя было сказать, что все это время он видел одно и то же. При Гугуне Великом были иные порядки. Имперская армия била тогда всех – кочевников, непокорных вассалов, рыцарей ордена и уж нечего говорить о крестьянских толпах, предводительствуемых каким-либо нищим дворянином. При Гугуне никто не смел пикнуть. Гугун не стеснялся казнить герцогов. Гугун отыскивал и выдвигал способных людей любого звания. За то и претерпел в конце концов лютую казнь.

А теперь Барини имеет такую армию, какую не худо бы иметь Империи…

– Не следовало ли вам, господин маршал, поддержать атаку нашей кавалерии общим наступлением? – несколько обиженным тоном проговорил император, сильнее обычного оттопыривая губу. Самолюбие монарха очевидным образом страдало.

Глагр отметил, что император сказал «вам», а не «нам». Изнеженный юнец ясно давал понять, кому будет приписана вина за поражение.

– Ни в коем случае, ваше величество… Барини только и ждет этого. На равнине он сильнее нас.

– Так что же вы намерены делать?

– Ждать, ваше величество, ждать. Обстрел не может продолжаться вечно. Рано или поздно противник атакует нас, и вот тогда-то скажутся все преимущества нашей позиции…

– А вы не боитесь, что эту великолепную позицию скоро некому будет защищать? – презрительно спросил монарх.

– Скорее я боюсь, что противник отступит, не решившись начать атаку, – совершенно серьезно ответствовал маршал. – Наши потери болезненны, но вполне терпимы. На равнине Барини непобедим, но здесь… – Старческой, чуть дрожащей рукой он обвел линию холмов. – Здесь мы можем обороняться и даже выиграть битву, если будет на то воля святого Акамы…

Он не верил тому, что говорил. Победа? Ее не достичь – разве что Барини сгоряча наделает глупостей. Что вряд ли. С этим противником не разделаться одним ударом. Ни император, ни канцлер не понимают, что унганскую армию надо сначала измотать и обескровить, а на это требуется время. Исход войны будет решен умелым маневрированием и целой чередой сражений – иначе это будет совсем не тот исход, на который надеется его величество. Барини идет ва-банк, у него просто нет иного выхода. Но зачем же подражать ему? Одно потерянное сражение еще не фатально для Империи…

Не то что для Барини.

– Опять они бьют по нашей пехоте, – с неудовольствием сказал император.

Маршал был настолько неучтив, что не ответил.

Немало арбалетчиков осталось лежать втоптанными в грязь своей же конницей, и те, кому повезло, посчитали за лучшее самовольно оттянуться назад. В опасной близости от них падали железные ядра унганских бомбард, то бесполезно взрывая землю, то с сочным звуком проламывая коридоры в плотном строю имперской пехоты. Рядом то и дело слышались крики испуга, ярости и боли, и все же стоять в общем строю казалось безопаснее… Маршал не повторил приказ выдвинуться вперед для обстрела – вероятно, не видел в этом насущной необходимости и чувствовал настрой людей.

Сейчас стреляла только половина унганских бомбард – Барини приказал беречь порох, а нагревшиеся стволы охлаждать водой и уксусом. И все равно пороховой дым временами совершенно застилал от князя холмы, на которых и между которыми по-прежнему несокрушимо стояли имперские полки. Стояли, не обращая внимания на конские и человеческие трупы, усеявшие ничейную землю между двумя армиями.

И казалось, что потери от бомбардировки и пощипанная кавалерия – почти ничто для нее. Комариный укус.