– От имени высочайшего повелителя нашего мы объявляем вам свою признательность за дары храму Агуро-Мазды единственного, - обратился вновь к знатным Шахрабаз, - признательны мы вам также и за справедливое возмущение, вызванное предательством клятвоотступника Масандила! Негодяй замыслил недоброе и наказан богом!

– Господин! Пусть небо заодно накажет и воинов охраны северных ворот Мариона, Золтана, Бурджана, особенно Мариона!
– воскликнул Уррумчи.

– Что такое?
– недоуменно поднял брови филаншах.

– Золтан и Бурджан заявляли во всеуслышанье, что земли за южными воротами - родовые земли легов и даргов, что пришлые из племени гелов, дидуров, гаргаров обязаны или выкупить их, или распахать себе поля за северными воротами. Они же говорят, что налоги непомерно тяжелы. К тому же Марион не дал мне сегодня выполнить свой долг - взять недоимку с нерадивого каменщика...

В толпе знатных послышались голоса:

– Да, да, Уррумчи прав! Эти люди обвиняют нас в алчности...

– Подстрекают рабов не слушаться хозяев!

– Они хотят уйти в горы и увести с собой рабов...

– А самый дерзкий среди них Марион!..

– Да, да, он больше всех заслуживает наказания!..

– Многие в нижнем городе недовольны, говорят, что они стали бедны из-за несправедливостей шихванов и раисов, что мы забрали себе слишком много власти, а они стали бесправны!
– выкрикнул Обадий жалобным голосом.
– Нельзя допустить, о светоч мудрости, чтобы бедняки возмущались! Когда они возмущаются, то не хотят работать, и мы, знатные, терпим большие убытки!..

Шахрабаз слушал, неприятно пораженный. О черни он думал меньше всего. Во дворце были рабы и слуги, но ими распоряжался дворецкий, араб Мансур, который молчаливо стоял за спиной филаншаха. Правда, несколько слуг он отличал от остальных, потому что они иногда выполняли его личные тайные поручения. Шахрабазу случалось проезжать по нижнему городу и видеть жизнь черни. Чернь копошилась в закопченных кузнях, грязных гончарнях, жарких, задымленных стеклодувнях, крохотных двориках хижин, изготавливала, строила, пахала, сеяла с раннего утра и до позднего вечера, чем-то кормилась, не испытывая радостей, не наслаждаясь жизнью, но даже если смысл ее жизни сводился единственно к тому, чтобы трудиться и плодиться, то чернь должна быть признательна правителю и знатным, ибо город обязан процветанием единственно их неусыпным заботам. Но оказывается, чернь способна возмущаться! Платить неблагодарностью за заботу! Куда смотрят стражи порядка?

– Начальник стражей порядка сейчас в нижнем городе...
– понимающе склонился к Шахрабазу дворецкий.
– Послать за ним, о великий?

– Да, да! Пусть немедленно схватит Мариона, Золтана, Бурджана. До суда Справедливости - в зиндан!

Мансур махнул рукой стоявшему невдалеке от возвышения малозаметному человечку в грубом кафтане и войлочном колпаке простолюдина, и тот, робко пробравшись меж нарядно одетых знатных, приблизившись, склонился в глубоком поклоне.

И в это время Бусснар, отличающийся грубым неповоротливым умом, прогремел на весь приемный зал:

– Единственно тревога о благополучии в городе заставляет меня сказать: о филаншах, не соверши необдуманного! Эти трое лучшие воины города. Народ поднимет восстание, если они будут схвачены!

Шахрабаз замер в кресле. Самые изощренные доводы были бы куда более убедительны, чем этот тяжеловесный, как сам Бусснар, довод. Восстание что это такое, Шахрабаз знал. В нижнем городе три тысячи восемьсот девяносто шесть домов, выплачивающих налог "с дыма очага", бесчисленные узкие улочки, переулки, черные дыры гончарен, кузниц, множество других мастерских, откуда однажды послышится гул яростных голосов, замелькают огни факелов, свирепые лица черни... В молодости Шахрабаз, будучи командующим конницей провинции, подавлял восстание албан против персов. Прада, восстание тогда возглавляли знатные, многие из которых не без помощи Шахрабаза впоследствии лишились безрассудных голов.

– Кто из троих самый опасный?
– спросил, ни на кого не глядя, Шахрабаз.

– Марион!
– воскликнул Уррумчи.

– Марион!
– подтвердил Обадий, приглаживая бороду.

– Мира вам, благодеятельные, идите спокойно по домам. Небо удовлетворит ваши чаяния, - устало произнес филаншах. Он уже кое-что слышал о Марионе. Воин, пользующийся любовью черни, опасен для правителя, а если он еще и благороден, храбр, умен - опасен многократно. Неповоротливый Бусснар опять проявил смекалку. Невозможно открыто, не вызвав гнева черни, уничтожить Мариона. Ну что ж, надо обдумать, какую ловушку приготовить ему. Во всяком случае, Мариону более не быть героем.

Негромкий голос дворецкого Мансура прервал размышления Филаншаха.

– Мой господин, осведомитель ждет, чтобы сообщить нечто чрезвычайно важное...

Последним покинул зал лекарь Иехуду, пятясь и кланяясь. Остались Шахрабаз, Мансур, два неподвижных, напоминающих статуи, телохранителя и осведомитель в одежде простолюдина, но это было то же самое, как если бы филаншах беседовал с осведомителем с глазу на глаз. И тем не менее юркий человечек, блестя из-под низко надвинутого колпака смышлеными всевидящими глазками, привычным шепотом, как бы говоря на ухо, произнес: