Меженинов:

— Но тот, кто сформировал бы полк, нашел бы ему командира и без вас, учтите… Нет, не ждать вам полка. Надо учиться действовать там, где живешь.

Окрик:

— Сто-ой, направляющий!!

Это — краснорожий старший сержант, вбежавший внутрь цепочки конвоя.

Остановилась колонна беспорядочной толпой. И вокруг — конвоиры с автоматами и карабинами наперевес. Степь кругом. Небо черное. Сержант орет:

— Что это идете, как стадо баранов?

Из толпы:

— А мы не в армии!

— Присягу не давали!

— Сам баран!

Сержант:

— Ра-зобраться по пятеркам! Первая!

Первая пятерка отделилась и прошла вперед шагов десять.

…Стой! Вторая!

МЫ — БЛИЖЕ К ТОЛПЕ.

В ней — движение, гул:

— Не давайте ему считать, не давайте!

— Не иди по пятеркам!

— Прите все!

Голос сержанта:

— Третья!

Третья пятерка не отделяется, как первые две, а еле ноги переставляет, и сзади к ней льнут, льнут стадом, нельзя считать!

Смех в толпе. Крик сержанта:

— Сто-ой! Ра-зобраться по пятеркам!

Толпа продолжает медленно густо идти. Нагоняет первые две пятерки. Остановилась.

Из толпы:

— Хрен тебе разобраться!

— А ху-ху — не ху-ху?

Крик сержанта:

— Не разберетесь — до вечера здесь простоите!

Из толпы (кричащие прячутся за спинами):

— Хрен с тобой! Простоим!

— Время не наше — казенное!

— Пятилетка — ваша, не наша!

МГНОВЕННЫЙ ПЕРЕНОС (РЫВКОМ).

Лицо сержанта. Он рассвирепел, себя не помнит. Взмах:

— Оружие — к бою!! Патроны — дослать!!

Лязг затворов.

Грозная музыка.

ОБЪЕКТИВ КРУЖИТСЯ МЕДЛЕННО.

Под черным небом мы видим конвоиров, готовых в нас стрелять. Дула наведены! Челюсти оскалены!

И мы видим толпу, готовую броситься на конвоиров.

Их шестьсот человек! Если в разные стороны кинутся…! Наклонились вперед! А Гай даже руки приподнял для броска! Радостью боя горит худощавое лицо Федотова!

Что-то сейчас будет страшное! Что-то непоправимое!

в музыке растет-растет-растет это столкновение!

И вдруг отрезвленный голос сержанта:

— Марш, направляющий.

Общий выдох.

Заключенные вышли из стойки, повернулись. Опять пошли как попало. Оживление в колонне.

Опять во весь экран — та же наша четверка в ходьбе.

Никого не видит Федотов, смотрит далеко вперед и вверх.

Ветерком — его радостный марш!

ШТОРКА.

В двадцать глоток — раскатистый хохот.

Это на скатке бревен развалились в разных позах заключенные и хохочут в лицо вольному десятнику — жалкому потертому человечку, стоящему перед ними. Он уговаривает:

— Ребята! Цемент погибнет! Четыре тонны цемента. Ну, дождь вот-вот!

К нему выскакивает круглый придурковатый Кишкин, Ф-111. Номер на груди его поотпоролся, болтается:

— Десятник! Что ты нас, дураков, уговариваешь? Разве знает собака пятницу?

Хохот.

…Нам расчету нет. Не платят.

— Как не платят? Расценки единые государственные, что для вольных, что для вас!

Сзади на бревнах все так же развалились зэки. Кишкин впереди изгибается перед десятником:

— Расценки единые, да у нас семья большая. Гражданина майора Чередниченко надо накормить? А капитана-кума? А лейтенантов двадцать? А надзирателей — сорок? А конвоя батальон? А колючая проволока, знаешь, теперь почем?

С бревен возгласы:

— А пули?..

— Масло ружейное!..

— Забор деревянный!

— Бур каменный!..

Кишкин (показывает свой болтающийся номер):

— Даже вот номера писать — и то художников держим! И как баланс ни крутим — все мы начальнику должны, не он нам!

Громкий голос:

— В чем дело, десятник? Почему цемент не убираете под навес?

Это шел мимо и остановился прораб — тот, который отказал Климову в креплении. Десятник:

— Заключенные работать не идут, товарищ прораб…

— Как не идут?! Заключенные — не идут!! — что за новости? Переписать номера, кто не идет, всех посадим!!

И ушел, костлявый, не ожидая, чем кончится. Ему кричат вдогонку:

— Уже в БУРе места нет, не посадишь!

Десятник достал замусоленную книжку и карандаш.

Ему зло кричат, выпячивая грудь:

— Пиши!.. Пиши!.. Списывай!..

— Кишкин срывает свой номер, отворачивается, нагибается и, двумя руками держа номер на неприличном месте, пятится на десятника, на нас, пока его номер не займет всего экрана: