Смешно мне это слушать, под столом за коленку себя щипаю, однако ж для виду поддакиваю и охаю исправно. Подобрел воевода, уже и «Василисушкой» меня кличет, и смотрит ласково – все, что ни скажу, сделает, что ни спрошу – скажет, и чаровать не надо.

– Что-то я, Черномор Горыныч, никак в толк не возьму – пошто Кощей жен берет, да понепригляднее сыскать норовит, коль ему до жизни супружеской вовсе дела нет?

А воевода и рад стараться:

– У Кощея договор с басурманами, что не будут они войной ходить на Лукоморье, а купцов наших поклялись отпускать с прибытком невозбранно, за что и мы их трогать не станем. Все бы хорошо, да у басурман заведено, что у добра молодца всенепременно жена должна быть, а лучше несколько, иначе они его и слушать не захотят, а тем паче уговор блюсти: соврут и глазом не сморгнут. И вот ведь какая незадача – повадился кто-то жен Кощеевых изводить, выманит из терема и зарубит аль стрелкой проткнет.

Не поверила я:

– Неужто вся челядь Кощеева за одной женой уследить не может?!

– То-то и оно, что не может, ровно глаза ей кто отводит. Кому-то, видать, наш мир с басурманами поперек горла встал. Есть у нас подозрение, что виной всему старший сын главного басурманина: сынок-от воеводой у него стоял, а как договор заключили – войско басурманское по домам разбрелось, командовать некем стало, вот он на нас зуб и заимел. Окромя же политики, жена Кощею без надобности, он опосля полона на женщин и вовсе не смотрит, потому и подбирает пострашнее, чтобы не жалко было.

Всплеснула я руками:

– Кто же это самого Кощея полонить сумел?

Тут спохватился воевода, что наговорил лишнего, из-за стола поднимается:

– Извини, Василиса Еремеевна, надо мне в дружину съездить, а то как бы молодцы мои без меня вовсе не обленились, меч-копье держать не разучились.

С тем и удрал. Выпросила я у Прасковьи Лукинишны коробку ниток шелковых да кусок полотна беленого, задумала вышить на нем все царство Лукоморское, с городами и деревнями, с лесами и нивами, и птицами в небе, и зверями в горах, и рыбами в морях, а кругом луна и солнце ходят. Не мастерица я вышивать, да учиться никогда не поздно, тем более делать-то все равно нечего.

К вечеру с солнцем управилась; ежели не приглядываться, то похоже. А что нитки кое-где торчат, так их за лучи выдать можно. Будет батюшке полотенце праздничное… или банное… на худой конец, нос утирать сгодится.

Отложила я покамест труд свой великий, спустилась в светлицу ноги поразмять – а там Кощей сидит, думу думает перед доской шамаханской клетчатой. Недолго сидит, только три костяшки передвинуть и успел. У меня так руки и зачесались ему подсобить. Подошла поближе, встала рядышком, смотрю на доску, как кот на сало – Кощей же меня будто и не замечает. Руку к черному коню в раздумье ведет, а я возьми да опереди – мечника черного вперед двинула. Зависла над доской рука протянутая. Поднял Кощей на меня глаза свои бесцветные, зрачками горящими глядит-буравит. У меня душа в пятки ушла: ну, думаю, сейчас поставит костяшку на прежнее место, а меня прочь прогонит, ан нет: взгляд на доску перевел, белого коня вперед двинул. Вздохнула я с облегчением, напротив села. Берендейской-то клетке я сызмальства обучена, уж больно любил ее наш волхв, мог часами сам с собой воевать, да только с живым противником куда как интересней – вот и Кощею надоело переливать из пустого в порожнее.

Выиграла я раз. Другой. Призадумался Кощей не на шутку – сначала-то он, как я видела, не больно себя утруждал, веры мне не давая. На третий раз одолел-таки. Только в четвертый раз фигуры расставили – Прасковья вечерять позвала.

– И что вы в тех костяшках нашли? – Ворчит стряпуха. – Сидят, сидят над ними, как проклятые, лучше бы пошли в сад погуляли, на свежий воздух, глядишь – и румянец бы на щечки возьмется, а, Костюша?

Кощей вяло отмахнулся. Старуха все не унимается:

– Ишь, сыскал супротивничка себе под стать! Другие добрые молодцы день-деньской пьют да гуляют, а этот все мозги сушит… Ты ему, Василисушка, не потакай, а то он тебя, чего доброго, еще лягух по болотам для опытов своих ловить заставит…

Лягухами-то меня как раз не испугаешь – помнится, в детстве наловила под мостом полную кадушку, в баню тишком прокралась да в бадью с холодной водой и подпустила. Батюшка, сердешный, напарился-нахлестался, в бадью охолонуться прыгнул, а там лягухи кишмя кишат! То-то крику было! А я ведь не со зла, потешить его хотела…

Вспомнила я, стряпуху спрашиваю:

– А что это за котеныш белый по двору давеча ходил, наш ли?

– Нет, – отвечает Прасковья Лукинишна, – наш Васька рыжий и облезлый, третий год с печи не слазит, совсем, паразит, обленился, только сметану ему подавай. Забежал, верно, чей-то.

Выбросила я котеныша из головы, повечеряла и спать пошла.

С Кощеем так ни единым словом и не перемолвилась.

Не заладилась у меня с утра вышивка – пальцы исколола, а вместо терема батюшкиного сарай какой-то вышел, сверху купол навроде клистира перевернутого. Пришлось спарывать, а то как-то нехорошо получилось, с намеком… Вот бы, думаю, Кощея в светлицу залучить – костяшки подвигать.

А он, как на грех, запропастился куда-то – весь терем облазила, не нашла. То ли уехал, то ли схоронился где – несколько покоев запертыми оказались. Я уж в конюшню идти надумала, с конем поболтать, отворила дверь последнюю, да так на месте и застыла, завороженная. Эдакое богатство мне и во сне не снилось! Вдоль стен полки, а на них книг-то, книг! И черные, и белые, и красные в переплетах сафьяновых. У батюшки моего всего три книги и было – рукопись «Житие мое», им же на досуге и писаная, «Изготовление самогонов и настоек в домашних условиях» и какая-то третья, батюшка ее по ночам читать изволит, а мне не дает – мол, не доросла еще. Хорошо, у волхва библиотека в двунадесять раз поболе, он меня к чтению и привадил. Кощеевых же книг читать – не перечитать, добрая тыща рядком на полках выстроилась!

Вытащила я одну наугад, развернула, а там все письмена без картиночек, в подробностях прописано, как волшбу разную творить, страницы же закладочками часто-часто переложены, видать, не одну ночь Кощей над ними просидел, премудрости колдовской обучаясь.

Вспомнила лихо – чернокнижник тут как тут.

– Что ты там высматриваешь, будто читать умеешь?

Я книжку захлопнула, отвечаю с вызовом:

– Думал, один ты в Лукоморье грамоте обучен?

Кощей прищурился, на книгу кивает: