– Ну, вот, а разговору-то!
– засмеялся Степан Иваныч, потирая руки.

Она поставила перед ним рюмку, налила и убрала бутылку:

– Пей, да закусывай.

Степан Иваныч поднял рюмку, посмотрел сквозь нее на зеленый кухонный абажюр и медленно выпил:

– Хааа... вот и порядок...

Он сунул в рот кусок оладышка.

– Ну, успокоился?
– улыбаясь, смотрела на него Лидия Петровна.

– А то как же!
– ответно улыбнулся он.

– Ну, слава богу...

Она перевернула оладьи, зевнула:

– Оооаахх...

– Чего, устала что ль?

– Да есть немного.

– Ну, попечешь, да ложись.

– Лягу, наверно... настиралась и устала вот...

– Много осталось-то?

– Да нет, немного...
– она посмотрела на него и улыбнулась.
– Степ, что-то ты, как переехали, все прибаутки свои забыл.

– Как забыл?
– поднял голову Степан Иваныч, - Ничего я не забыл. Помню все.

– Чего ж тогда не балагуришь, как раньше?

– Да, захочу и побалагурю...

– Забыл небось все. Как вы с председателем соревновались бывало.

– Ничего я не забыл. Все помню. Ты думаешь - городским стал и разучился.

– А что - не разучился? По-старому не разучился?

Степан Иваныч шлепнул ладонью по столу:

– Голова! Я и по-новому могу!

– Да ну? А я думала, ты и про лапти с лыками забыл.

Степан Иваныч улыбнулся и быстро заговорил:

– Как во красном во кремле хуй женился на пизде. Обои - Герои Труда, хуй стар, а пизда молода. Леонид Ильич их поздравил, в Грановитой палате оставил. Запер дверь и пошел почивать. А хуй пизду стал миловать. Опосля я в той палате был, от расстройства душевного выл, на подушки мятые глядел, да в потолок пердел, простыни нюхал, да в унитаз ухал, залупу мочил, да на Валентину Николаеву-Терешкову дрочил!

Лидия Петровна расхохоталась:

– Ха-ха-ха! Ой, не могу! Ой, лихо мне!

Степан Иваныч тоже смеялся:

– Во как. А ты говоришь - разучился.

– Ой, мамушка моя, ой не могу! Держи меня, Степ!

– Ты б заместо ржачки, лучше б рюмашку мне налила, за смекалку-то!

Лидия Петровна вытерла слезы, подошла к буфету:

– Да. За это надо. Заслужил... ой, не могу! Ну и Степа!