Шрифт:
После уроков Артамонов, Бодров и я постучались в дверь пионерской комнаты. Все мы были в очень веселом настроении, все подталкивали друг друга локтями и перемигивались между собой.
Кирилл открыл нам и переглянулся с художником, который стоял посреди комнаты, держа в одной руке стакан с водой, а в другой – кисточку. Я спросил очень вежливым тоном:
– Извините, мы не помешали?
– Входите, – сказал редактор.
Мы все трое вошли в комнату.
– Тут у нас одна заметочка есть, – снова очень вежливо сказал я и протянул редактору листок.
Тот взял заметку, подошел к Валерию, и они вместе начали читать. Мы стояли тихо-тихо. Только Мишка один раз фыркнул в кулак.
Редактор сложил заметку и спокойно сунул ее в карман.
– Что ж, мы это предвидели, – сказал он.
– Очень приятно, что предвидели, – ответил я. – Теперь позвольте узнать: наша заметка пойдет?
Кирилл посмотрел на меня в упор и отчеканил:
– Не пойдет.
– Ловко! – сказал Артамонов. – Это почему же?
– Неостроумно. У нас на эту тему получше материал. Хотя это и редакционная тайна, но, если желаете, можете посмотреть.
Мы подошли к столу, на котором лежала незаконченная газета.
Там был изображен крокодиленок, держащий за шиворот двух мальчишек: одного – круглого, как шар, другого – длинного, с оранжевыми волосами. Сама же заметка была написана так:
«Крокодиленок. Чем вы занимались эти дни, такие-сякие?
Замятин и Пеликанов. Двоечников в стенгазете высмеивали.
Крокодиленок. А что вчера натворили?
Замятин и Пеликанов. Двойки по физике получили».
Внизу была приписка:
«От редакции: Редакция считает данную критику справедливой и обязуется срочно ликвидировать двойки. Начиная с этого номера, „Крокодиленок“ будет выходить не через день, а дважды в неделю».
– Скушали? – спросил Валерка.
Мы промямлили что-то невразумительное и убрались восвояси.
Решил во что бы то ни стало избавиться завтра от двойки по алгебре: формулы сокращенного умножения запишу на гранях карандаша. Представляете себе, что за адская работа мне предстоит? Выцарапывать иголкой буквы и цифры величиной с булавочную головку!
23 февраля.
До сих пор не могу успокоиться, столько было сегодня переживаний.
Во-первых, Киркина заметка про самого себя только увеличила славу «Крокодиленка». Ребята кричали:
– Вот это газета! Вот это действительно невзирая на лица!
Во-вторых, я с помощью карандаша благополучно получил тройку по алгебре.
В-третьих, у Валерки разболелся зуб, он ушел к врачу с последнего урока, и Кирилл остался без телохранителя.
Я уже спустился в раздевалку, но тут вспомнил, что оставил в классе тот самый карандаш. Пришлось возвращаться.
В пустом коридоре третьего этажа я увидел Артамонова, который расхаживал возле двери пионерской комнаты и угрюмо поглядывал на нее. Меня он не заметил, потому что я стоял на площадке лестницы, за углом. Я сразу забыл про карандаш. Я понял, чем это пахнет.
Дверь пионерской комнаты открылась, и оттуда вышел редактор. Конечно, ему стало очень не по себе, когда он увидел Артамонова. Но он сделал равнодушное лицо и неторопливо направился к лестнице.
Артамонов тоже сделал равнодушное лицо и пошел следом. Я притаился между стеной и створкой двери, а когда редактор с Михаилом прошли, стал красться за ними.
В раздевалке Замятин очень долго натягивал шубу, поправлял калоши и старался делать вид, что не замечает Артамонова, а тот, уже одетый, поглядывал в зеркало и напевал:
– «Жил-был у бабушки серенький козлик…»
Наконец они ушли, все с теми же равнодушными лицами.
Через полминуты я, уже одетый, выскочил на улицу.
Переулок, в котором находилась школа, был тихий, почти безлюдный. Вдоль тротуаров тянулись кучи снега, похожие на горные хребты.
Кирилл с Михаилом шагали неторопливо, словно прогуливаясь: впереди – редактор, в черной шубе и шапке с ушами, сзади – Артамонов, в валенках, меховой куртке и кубанке, сдвинутой набекрень.
Метрах в пятидесяти от школы Кирилл вдруг остановился и обернулся.
– Бить собираешься, а? – сказал он вызывающим тоном.
Артамонов что-то ответил, но я не расслышал.
– Ну на, бей! Все равно ты меня этим не сломишь… Ну, что ж ты не бьешь? Бей!
Артамонов бить редактора не стал. Он сгреб его и поставил головой в снег.
И тут… тут я понял, что должен делать. Сейчас Кирилл узнает, что такое настоящая дружба! Сейчас он поймет, над каким человеком издевался он в своей газете!