Вельда продолжала молчать.

И вдруг мне открылась вся красота ее нагого тела. Красота, которая выражалась не просто в правильной форме ее бедер, округлости вздернутой вверх груди, длине полных стройных ног и густоте черных как смоль волос. Это была гармония красоты тела и души, и парень в шляпе скривился от ненависти. Подняв веревку, он снова ударил ее. А остальные распускали слюни от удовольствия, предвкушая то, что должно было последовать.

И в этот момент истины я нашел ответ на мучившие меня вопросы. Теперь я знал, почему мне разрешено жить, когда другие умирают, почему я до сих пор терпим со всеми своими пороками и наклонностями и почему смерть обходит меня.

Я резко раскрыл дверь ногой и ворвался в комнату. Пистолет-автомат отвечал на эти вопросы, а я кричал во весь голос. Я жил, чтобы убивать, потому что у меня были более крепкие нервы, чем у тех подонков, которые сделали убийство своей работой. Я жил, потому что мог это делать и улыбаться, а другие не могли. Я был дьяволом, который противостоял другому дьяволу, чтобы сохранить лучшее на земле.

Они услышали мой вопль и ужасный грохот выстрелов, но было поздно. Пули впивались в их тела и кости, разворачивая внутренности. Они падали вниз, пытаясь укрыться от пуль, оставляя кровь на полу и стенах.

Я видел, как раскололась голова генерала и из нее фонтаном брызнули кровь и мозг, покрыв весь пол вокруг. Человек из метро пытался загородиться от пуль руками, но рухнул вниз со множеством синих дыр на теле.

Только парень в шляпе вспомнил о своем оружии и попытался вынуть его из кармана. Я выстрелил из автомата и отстрелил ему руку у локтя. Она упала рядом с ним, и он, взглянув вниз, не мог в это поверить. Следующие пули попали ему в живот, и он осел на пол, проиграв этот поединок. Они были чертовски умны, но оказались мертвы.

Я смеялся, просто задыхался от смеха, вставляя новую обойму. Бешеная музыка гудела в моем мозгу, а я смеялся и, подойдя к трупам, постарался сделать так, чтобы не осталось лиц. Затем, обрезав веревку, осторожно опустил Вельду вниз, нежно прижимая к себе, словно ребенка. Я плакал, оказывается, я еще мог плакать. Ее тонкие пальцы коснулись моей мокрой щеки, и я услышал три незабываемых слова, за которые готов был благодарить небеса. Я одел ее и осторожно повел по тропке вниз, прочь из этого здания, в мокрую, дождливую ночь. Ночь, которой волею судьбы мог наслаждаться. Найдя сухое место, я положил Вельду на свой плащ и оставил ненадолго, чтобы вернуться назад и сделать то, что должен был сделать.

Я поднялся наверх, вошел в комнату и, подойдя к парню в шляпе, обыскал его. Взял бумажник, сорвал все метки и ярлыки с одежды и спустился вниз. Проходя среди бочек с краской, я вдруг понял, что следует сделать. Собрав груду старой бумаги и перевернув одну из бочек, я достал спички и все это поджег. Краски были еще достаточно свежие, и яркое пламя быстро охватило помещение.

Выбежав наружу, я поднял Вельду, закутал ее в плащ и посадил в машину. Дождь продолжал идти, смывая всю грязь и нечисть, освобождая землю.

Мы знаем теперь, не так ли, судья? Мы знаем теперь ответ.

Я довел Вельду до ее дома и вызвал врача, моля Бога, чтобы все обошлось. Когда доктор вышел из спальни и улыбнулся, я облегченно вздохнул, поблагодарил судьбу и постарался устроить все как можно удобней для Вельды. Вызвал сиделку и, когда она пришла, оставил их вдвоем, оделся и вышел.

До рассвета оставалось несколько часов, и я поехал в офис. Вынул два конверта из тайника и разложил их на столе. Начало и конец, сложное и простое, это было так мудрено и так грязно.

Подумать только, эти подонки могли улизнуть. Теперь с этим было покончено. В нескольких милях отсюда старая фабрика охвачена пламенем, в котором погибнут все следы. Обуглятся до неузнаваемости их тела. Машин своих они предусмотрительно нигде рядом не оставили. Ничего не останется, кроме двух вопросов: почему? и кто?

Затем, возможно, эксперты найдут пули и сам пистолет-автомат, который был собственностью ФБР. Это только добавит еще больше таинственности, всяких предположений, и может, кто-нибудь когда-нибудь случайно отгадает правду. Но даже и тогда это будет только догадка и то слишком рискованная, чтобы о ней говорить.

Только я знал всю правду, и она была слишком большой для меня одного. Я собирался рассказать ее всего одному человеку, который может понять, что все это означает.

Я поднял трубку телефона.

Мне ответил сонный голос Ли Демера:

— Алло?

— Это Майк Хаммер, Ли. — Мой голос звучал тоже устало. — Сожалею, что вынужден беспокоить вас в такое время, но мне очень нужно поговорить с вами.

— Ничего, все нормально, Майк. Я ждал вашего звонка. Мой секретарь передала, что вы мне звонили.