– Пополнить запасы воды, залить радиаторы!..

Только после этого стал отвечать на вопросы лейтенанта.

К недалекому колодцу суматошно бежали с ведерками в руках шоферы, спешили с флягами и котелками ходячие раненые. Через борт кузова заднего грузовика с трудом перевалил младший политрук Морозов, держа на весу перебинтованную левую руку и болезненно морща отекшее желтое лицо; на голове Морозова, охватывая затылок и лоб, сидела огромная, порыжевшая от пыли и проступившей крови, похожая на шапку-ушанку повязка. Морозову подали из кузова котелок, и он тоже побрел к колодцу.

К остановившимся грузовикам со всех сторон устремились беженцы. Угадав в военвраче Савченко старшего, дружно атаковали его.

– Товарищ начальник, подвезите, - с мольбой и надеждой в голосе просила красивая большеглазая женщина, держа на одной руке запеленутого ребенка, в другой - узелок.

– Сынок, умаялась я совсем, - молила немощная старуха, вытирая слезящиеся глаза, - ноги не несут...

Подошла пожилая женщина с цепочкой детей. Шесть ребятишек, примерно от пяти до двенадцати лет, еле ковыляли, широко расставив руки. Оказывается, рукава их рубашонок пришиты друг к дружке, чтобы не растеряться в дороге. Самый маленький - пятилетний мальчишка, как только цепочка детей остановилась, сел прямо в дорожную пыль, и его поднятая рука, прикрепленная к руке сестренки, как бы молила о помощи, а глаза большие, умные и печальные - смотрели на людей, на мир с немым укором.

Савченко, увидев детей, точно впервые ощутил всю глубину детской беды, которую принесла война. Встретился с грустным взглядом мальчика, свалившегося с ног от недетской усталости, и почувствовал, что ему нечем дышать, что к горлу подступило, кажется, само сердце...

– Родные... куда же я вас?
– с трудом выговорил он.
– У меня раненых полно... Иные стоя едут.

И все-таки жалость взяла верх. Из кузова передней машины столкнули на обочину дороги бочку из-под бензина, бочку, которую так надеялись наполнить. Подсадили в кузов пожилую женщину. Коренастый шофер в замусоленном комбинезоне начал разрезать ножом нитки на сшитых рукавах, дробить цепочку детей и по одному ребенку подавать в кузов.

– Товарищи, идите!
– устало уговаривал Савченко остальных беженцев, столпившихся у машин.
– Ни одного человека не могу больше взять...

Вдруг Виктор Степанович, словно почувствовав на себе еще чей-то особенный взгляд - пристальный, напряженный, - повернулся лицом к проулку, выходившему к перекрестку, и увидел девушку с чемоданом в руке... Запыленная, усталая и... такие знакомые глаза! Недоумевающие и скорбные...

– Люба?..
– прошептал Савченко.

Это была действительно Люба Яковлева - невеста Петра Маринина... И никакой случайности. Впрочем, конечно, случайность... Но на войне ничему удивляться не приходится. Тебя случайно может задеть шальная пуля; или ты пройдешь по минному полю и случайно не наступишь на мину; в людской сутолоке ты случайно столкнешься с братом или совсем не встретишься с ним, хотя, может быть, ночь и ненастье загнали вас под одну крышу... Случайность на войне еще в большей мере, чем в других условиях, проявление необходимости. Это всем известно, однако все и всегда поражаются случайностям.

– Яковлева?.. Как?.. Как вы сюда попали?

Люба горько улыбнулась потрескавшимися губами и почти шепотом ответила:

– К Петру своему ехала... А теперь иду... после бомбежки... Со вчерашнего дня иду, - обессиленная, она села на чемодан, облокотилась на колени, закрыла руками лицо.

– Куда? Зачем в такое время?

– В Ильчу, - сквозь слезы ответила Люба.

– Куда же вас посадить?
– Савченко озадаченно посмотрел на свои машины.

– Ишь, для девки найдется небось место!..

– Совести никакой!
– раздались из толпы голоса.

Савченко нахмурился и повернулся к Любе:

– Идемте, я вас посажу...

Люба отрицательно покачала головой.

– Мне в Ильчу, к Пете...

– Товарищ Яковлева!
– повысил голос хирург.
– Вы же медик! Смотрите, сколько раненых!.. К тому же я на Ильчу еду...

Неторопливо возвращался Петр Маринин к перекрестку дорог, где должен был встретить броневик лейтенанта Баскакова. Последняя надежда разыскать Любу потеряна...

Увидев, что броневик до сих пор стоит на оживленном перекрестке, Петр ускорил шаг и вдруг узнал в раненом, несшем в руке котелок с водой, младшего политрука Морозова:

– Виктор!..

– Маринин!.. Петька!..

Хотя не прошло и месяца с тех пор, как расстались друзья, встретились они, словно после предолгой разлуки. С любопытством смотрели друг на друга, стараясь уловить новое во взгляде, в улыбке, в движениях, в манере говорить. Первые два дня войны, казалось, на несколько лет отбросили те недавние времена, наполненные радостным стремлением в будущее, когда Маринин, Морозов, Гарбуз заканчивали училище, когда они впервые надели офицерскую форму...

– Уже воевал?
– с некоторой завистью спросил Маринин, глядя на забинтованную голову и перевязанную руку Морозова.

– Пришлось, - устало улыбнулся Морозов.

– И Гарбуз?..

– Убили Гарбуза... В танке сгорел...

Не хотелось верить, что нет больше в живых Гарбуза - того самого Гарбуза, который собирался ехать в отпуск на Кубань, чтобы жениться...

В один-два дня все перевернулось! Мечты, радость жизни, близкое счастье, да какое счастье!.. И все сразу рухнуло. Все стало не так... Гарбуза убили, Морозов ранен... Разбомбили поезд, в котором ехала к нему Люба...