–  Как!
– изумился Жан де Жизор.
– Разве кому-то был известен почерк Христа?

–  А разве Иса был неграмотным?
– в свою очередь спросил имам.

–  Должно быть, грамотным... Но я что-то не слышал об оставленных Им рукописях.

–  Он не оставил рукописей, - сказал Бертран де Бланшфор.
– Но некоторые записки, сделанные Его рукой долгое время сохранялись.

–  Куда же они девались потом?

–  Неизвестно. Иудеи слишком старательно охотились за этими рукописными свидетельствами существования Иисуса.
– Великий магистр тяжело вздохнул.
– А Он и впрямь существовал одиннадцать столетий тому назад. Не верить в это глупо. Так же, как глупо верить в то, что он воскрес в собственном умершем теле, ходил по земле и потом вознесся на небо. Он был величайший человек своего времени, как Цезарь, как Август, как Шарлемань. Но, конечно же, не Сын Божий.

–  Это я и сам знаю, - усмехнулся Жан.

–  Но об этом можно говорить только в среде высшего орденского начальства, с самыми посвященными тамплиерами, - строго заметил великий магистр.

–  И об этом не надо мне напоминать лишний раз, - сказал Жан.

–  Междоусобица в ордене тамплиеров скоро закончится, - сказал шах-аль-джабаль Хасан II.
– Раздоры в стане ассасинов только начинаются. Я верю, что обладание рукописью великого Мани позволит вам достичь тех высших целей, к которым стремился основатель нашего тайного общества, первый имам Хасан ибн ас-Саббах. Когда-нибудь орден тамплиеров уйдет из видимого в невидимое, и тайно будет господствовать над миром, разделяя и властвуя. И то, что я подарил вам сегодня, как нельзя лучше будет способствовать этому будущему величию созданной нами системы. Да наполнятся маслом и воссияют ярче прежнего золотые лампады космократора!

Не прошло и года, как исполнились пророчества Хасана - он погиб от руки собственного зятя, а новым шах-аль-джабалем стал Мохаммед II. Тотчас же в среде западных ассасинов начались кровавые междоусобицы. Главным соперником нового шах-аль-джабаля стал хитрый и жестокий дай-аль-кирбаль Синан, о котором говорили, что в славе своей он превзойдет в будущем самого Хасана ибн ас-Саббаха!

А тем временем, с облюбованных ассасинами гор Антиливана можно было наблюдать, как, все ярче разгораясь, восходит звезда славы другого героя Востока, сына Аюба и племянника Ширкуха - двух знаменитых курдов, военачальников сирийского султана Нуреддина. Имя этого героя было Салах-ад-Дин, что значило - "благо веры", но европейцы, обитатели Иерусалимского королевства, Антиохийского княжества и графства Триполи, называли его сокращенно - Саладин, и звук этого грозного имени уже будоражил умы больше, чем звучание имен множества других вождей ислама. В нем слышалось что-то бранное и хвастливое, соленое и едкое, насмешливое и грозное. А предсказатели говорили о нем, что этот человек опустошит троны, воздвигнутые вождями первого крестового похода. Казалось, он родился с венчиком славы вокруг своей головы - достигнув возраста тридцати лет, он мог похвастаться лишь несколькими смелыми и удачными набегами на Тир, Сидон и Тивериаду, да запоминающимся участием в некоторых небольших войнах, которые Нуреддин вел со своими соседями-мусульманами. И тем не менее, о Саладине говорили гораздо больше, чем о ком бы то ни было во всем Леванте. Египтяне, затаив дыхание, ждали, что вот-вот Нуреддин пошлет этого новоявленного героя на помощь своему дяде Ширкуху, воюющему против египетских халифов, и в конце концов фатимиды подчинились королю Амальрику и признали Египет франкским протекторатом, только бы Амальрик защитил их в случае более серьезных осложнений в войне против Сирии.

Постепенно Жан де Жизор привыкал к жизни в Иерусалиме и к своему положению в ордене, где с помощью великого магистра ему удалось взять в свои руки все финансы палестинского коннетабля и начать распоряжаться ими с таким непревзойденным блеском, что казна ордена стала быстро пополняться, а должники взвыли и вынуждены были смиряться с увеличением процентов долгов.

Он жил неподалеку от Тампля в хорошем доме, в котором было несколько комнат, и в одной из них стоял его заветный сундук - на нем он спал, а когда уходил из этой комнаты, старательно запирал ее на три замка. Кроме него в доме жила его тайная дочь Мари и ее нянька Жоржетта, пятеро слуг, оруженосец Жан де Фо, коего иерусалимский прецептор привез с собою из Ренн-ле-Шато и приблизил к себе настолько, что нередко два Жана спали вместе на прекрасном сундуке черного дерева, изготовленном мастером Николя Вервером. Кроме няньки к Мари был приставлен воспитателем старый араб Махбуб, он потихоньку стал обучать ее арабскому языку и привязался к девочке, как к собственной внучке.

Мари подрастала, и все чаще присматриваясь к ней, Жан де Жизор убеждался в правильности своего выбора - дочь как две капли воды походила на него, маленького. Здесь, в Иерусалиме, у Жана не было женщин, но недостаток их он восполнял, играя со своей дочерью, ласкаясь с нею так, будто это была та самая Жанна, о которой он мечтал всю свою половозрелую жизнь, и лишь гадал о сроке, когда он сможет сделать ее своей любовницей. Однажды он сказал ей:

–  Мари, ты уже взрослая девочка, тебе исполнилось семь лет, и я должен открыть тебе одну тайну.

–  Какую?
– широко раскрыв глаза спросила Мари.

В некоторых случаях она проявляла большие для своего возраста познания в жизни, в чем-то оставаясь еще совсем неразумным ребенком. Она, например, до сих пор считала себя обманутой в отношении Палестины, твердо веря, что залежи сладкой белой яблочной пастилы находятся где-то неподалеку от Иерусалима. Быть может, в Багдаде или Дамаске - не случайно так часто говорят о том, что не плохо было бы завоевать эти два города.

–  Но ты должна дать мне слово, что никому не расскажешь, а если нарушишь свою клятву, то земля под тобой расступится, и ты упадешь в страшную бездну, где тебя тотчас же начнут рвать когтям мерзкие бесы, у которых гной капает из-под ногтей, - произнес Жан таким голосом, что все внутри у девочки затрепетало.

–  Я не хочу!
– прошептала она, чуть не плача.

–  Клянись, что будешь хранить тайну!

–  Клянусь!

–  Все, клятва произнесена. Смотри же, держи ее. Так вот Мари. Мы с тобой - одно и то же. У нас одна душа на двоих. У всех людей, душа одна на одного человека, а у нас - одна на двоих. Понимаешь?

Девочка молча кивнула, хотя ничего не понимала.

–  Мы должны быть всегда вместе и хранить друг друга. И если один из нас погибнет, то сразу же погибнет другой.

–  А почему?

–  Потому что ты родилась прямо из меня.

–  А раньше ты говорил мне, что нашел меня под деревом в Жизоре.

–  Раньше ты была маленькой, и мне приходилось скрывать от тебя эту тайну. Я боялся, что ты кому-нибудь проговоришься. А теперь тебе уже семь лет, и я верю, что ты будешь держать язык за зубами. То есть, молчать.

–  А почему это тайна?

–  Потому что, если кто-то ее узнает, он захочет сразу же убить тебя, чтобы умер я. Теперь-то ты пони маешь, как важно держать в секрете все, что я тебе сейчас сказал?