В свою очередь и адмиральша, несмотря на оживление и веселый смех, в душе испытывала тревогу, тщательно скрываемую перед гостем. В самом деле, отчего Ника не выразил восторга от предложенного ею плана, сулившего им обоим столько счастья? Ведь не балбес же он вроде Неглинного, чтобы добровольно отказываться от радостей жизни? И отчего он требовал, чтобы она ни слова не говорила Тыркову? Какое он хочет иметь объяснение?

Так думала адмиральша, полная жгучих ревнивых подозрений, и еще оживленнее и любезнее говорила адмиралу, что Ванечка, слава богу, здоров и просил очень кланяться, что он получил береговое место, и с сентября они переселились из Кронштадта в Петербург...

– Как же, читал в газетах и порадовался за Ивана Иваныча. Он, конечно, доволен?

– А то как же? Место покойное, содержания больше... И надоело ему, бедному, уходить в плавание. Слава богу, поплавал... Теперь уж нам не придется каждое лето врозь жить...

– А вы сюда надолго, Нина Марковна? Надеюсь, что пожаловали не для лечения. Глядя на вас, было бы просто грешно предположить, что вы могли бы быть больны?
– проговорил адмирал, застенчиво краснея, и, взглядывая на цветущую адмиральшу, припомнил и свое былое увлечение ею, и то, что она предпочла ему Ивана Ивановича.

– Не судите по наружности, Василий Петрович... Меня послали сюда доктора.

– Что с вами?
– участливо и удивленно спросил адмирал.

– У меня, Василий Петрович, неврастения, - отвечала Нина Марковна, отчеканивая это слово с внушительной торжественностью и словно бы несколько гордясь, что у нее болезнь с таким мудреным и в то же время красивым названием.
– Неврастения!
– повторила адмиральша, принимая вдруг серьезный вид женщины, одержимой недугом.
– Так Ижевский определил... Знаете, знаменитый специалист Ижевский...

– Какая же это болезнь?

– Расстройство всей нервной системы... Я сильно страдала и лето, и осень от этого... Пока болезнь, слава богу, в начале, но запустить ее, говорят, очень опасно... Ижевский так и сказал, и советовал непременно провести зиму на юге, дать окрепнуть нервам, отдохнуть в теплом климате... Признаться, я не хотела ехать... Жаль было оставить Ванечку одного...

– А что же Иван Иваныч не поехал с вами, Нина Марковна?

– Звала его, но, вы понимаете, ему неловко было брать отпуск, получивши только что новое назначение.

"Эка врет как и не моргнет глазом!" - пронеслось в голове у Скворцова.

Адмиральша между тем не переставала занимать не особенно речистого адмирала и, между прочим, сообщила о слухах, и довольно вероятных, что адмирал-старик оставляет свой пост.

– Мало ли какие ходят слухи, Нина Марковна!
– промолвил адмирал и, просидев еще минут пять, поднялся с места.

"Слава богу, промело!" - подумал Скворцов и, радостно вздохнув, тоже встал и взял с окна свой котелок.

– Куда же вы, Василий Петрович?
– воскликнула адмиральша.
– Посидите...

– Простите, не могу. Если позволите, в другой раз.

– Не только позволю, но прошу, очень прошу и чем скорее навестите меня, тем лучше... И я к вам приеду на "Грозный". Позволите?
– с кокетливой улыбкой промолвила адмиральша.

– Буду весьма счастлив принять вас, Нина Марковна, - с галантной любезностью отвечал адмирал, низко кланяясь.
– Когда вам будет угодно?

Решено было, что на следующий же день Нина Марковна приедет обедать к адмиралу. Адмирал пригласил и Скворцова, поручив ему привезти адмиральшу на крейсер.

– А вы долго думаете простоять в Villafranche?

– Неделю, Нина Марковна...

– Неделю только? А затем?..

– Я пойду на "Грозном" в Мальту и пересяду на свой флагманский корабль, который меня там ждет.

– А "Грозный"?

– Разве вы не знаете?.. Он уходит в Тихий океан на два года.

– В Тихий океан?
– воскликнула адмиральша.

Голос ее чуть-чуть дрогнул. Несмотря на уменье владеть собой, адмиральша едва скрыла тревожное волнение, охватившее ее при этом неожиданном известии, и то благодаря батистовому носовому платку, который ей вдруг понадобился и на минуту закрыл ее лицо.

"Отчего Ника скрыл от меня это? Он меня обманывает!" - с гневным чувством подумала адмиральша, бросая украдкой взгляд на Нику.

Тот выдержал этот, хорошо знакомый ему, быстрый и молниеносный взгляд черных подведенных глаз адмиральши, предвещающий ураган, с наглой отвагой человека, сознающего безвыходность своего положения и решившего защищаться до крайности. "Вляпался!" - мысленно повторял он, соображая, что теперь уж нет никакой возможности "втереть ей очки" при объяснении, на что он легкомысленно надеялся.