Откланявшись начальству, Венецкий поехал к Неручному объявить ему о своем положении. Он застал приятеля за укладкой чемоданов. Матрена то и дело утирала слезы и сквозь слезы ворчала, чтобы Неручный не растерял белья.

– Венецкий... здорово!
– произнес, поднимая голову, Неручный. Видите, у нас какие дела. На войну еду, приказывают как можно скорей.

– И я тоже еду... сейчас от начальства.

– Так и вы не ушли от войны?..

– Что делать!..
– промолвил Венецкий.

Приятели сговорились ехать вместе.

– И отлично... Вот, Матренушка, и попутчик есть, а вы сокрушаетесь все. Знаете ли, Венецкий, Матрена пресерьезно просилась ехать со мной... Говорит, что за бельем некому будет присматривать.

– Вы все смеетесь. Конечно, поехала бы. Что мне здесь-то делать? Еще вас, пожалуй, убьют!..
– проговорила старуха, упирая передником слезы.

– Нашего брата не убивают, Матрена. Полно выть. Мы более от тифа сокращаемся. Да не войте, Матрена! Рано. За квартирой посмотрите! Привык к ней!
– усмехнулся Неручный, обращаясь к Венецкому.

В это время соседняя кухарка прибежала в квартиру доктора и объявила, что манифест вышел насчет войны.

– Ну, вот и началась, значит, нашему брату работа!
– как-то грустно заметил Неручный.
– Знаете ли что, Венецкий!
– проговорил доктор, наклоняясь к приятелю.
– Сдается мне, что не вернуться мне оттуда... Бывают такие предчувствия!

Венецкий взглянул на доктора.

Лицо его было печально, и какая-то грустная улыбка играла на губах.

– Полноте, Неручный, что за вздор!..

– И сам знаю, что вздор, а подите ж! Вот и Матрена все воет, словно пугач над домом... Вы знаете ведь поверье у нас в Малороссии?

– Мало ли поверий!

– Славная старуха эта!
– проговорил с чувством Неручный, мотнув головой на Матрену, усердно укладывавшую белье.
– За мною как за родным сыном смотрит... Пять лет вот не расставались, а теперь придется... И она одинока, и я одинок. Вот и сошлись!
– печально усмехнулся Неручный.
– Она еще призревала, когда я студентом был и нанимал у нее комнату в Дункином переулке... Бывало, ни денег, ни чаю, ни сахару, а она как будто не знает ничего этого и предложит чайку да пообедать вместе с ней... И так это деликатно, так просто... Откуда она только этой тонины набралась?.. Тоже, видно, от сиротства... Эк, опять завыла!.. Нервы только расстраивает... Лучше стану укладываться!
– проговорил доктор, как-то нервно принимаясь за прерванную работу.

Венецкий стал прощаться.

– Вечер сегодня свободны?
– спрашивал доктор.

– Нет, обещал одной старой знакомой Распольевой. На днях встретила барыня и пристала, чтобы сегодня непременно к ним. У них журфикс*. Слово взяла. Должно быть, сегодня соберется много народу... Муж - важный чиновник. Вагоны устраивает для раненых теперь...

_______________

* День недели, назначенный для приема гостей (от франц. le jour

fixe).

– Слышал... Ну, все равно, приезжайте этак часу во втором, что ли, к Палкину. Побеседуем и выпьем вместе, а?..

Неручный как-то особенно настойчиво просил Венецкого приехать, и Венецкий дал слово.

– И сам дивлюсь, что со мной делается, а если бы вы знали, Венецкий, как мне не хочется ехать туда!
– снова заговорил Неручный, провожая приятеля.
– А вы как?

– Я... Да, право, ничего особенного...

– А мне не хочется... Очень не хочется!..
– уныло прошептал доктор.

– Послушайте, Неручный, вам ведь можно... Откажитесь...
– проговорил Венецкий и сам почему-то вспыхнул.

– За кого вы меня, юноша, принимаете?
– серьезно проговорил Неручный.
– Люди будут гибнуть, как собаки, а я буду лежать здесь и плевать в потолок, только потому, что у меня предчувствия скверные... Это, как говорит Матрена, даже довольно глупо!
– засмеялся Неручный, пожимая Венецкому руку.

– Смотрите же, не надуйте. Приходите!
– окликнул он еще раз приятеля на лестнице.
– У Распольевых до часу довольно наскучаетесь. Верно, там будут предаваться патриотическим восторгам да передовые статьи излагать своими словами. Что же больше публике на журфиксе делать?

Венецкий отправился к себе в меблированные комнаты, купил по дороге манифест, прочел его и сел писать матери.

Он изливал ей свое горе и в конце только написал, что едет в действующую армию и дорогою заедет к ней проститься.

II

У Распольевых Венецкий застал большое общество за чайным столом. Дамы были все в черных платьях. Сама хозяйка была очень интересна в черном фае, гладко обливавшем ее маленькую, несколько вертлявую фигурку. Она что-то доказывала, жестикулируя маленькою ручкой в кружевном рукавчике, своей соседке, в то время, когда в столовой появился молодой краснощекий офицер, смущенно озираясь в незнакомом обществе и выискивая глазами хозяйку.