От этих слов горе молодого хэшана мгновенно сменилось радостью:

– О, если вы там были, то, несомненно, видели Небесную книгу! Вам удалось ее переписать?

– Небесную книгу нельзя переписать, как обычную, – сказал старец. – Ни кисть, ни тушь здесь не помогут. Нужно взять чистую бумагу, положить ее перед белой яшмовой курильницей, помолиться и дать искреннюю клятву, что желаешь во имя Неба вершить справедливость и никогда не сотворишь зла. После молитвы взять бумагу и приложить к стене. Если вам судьбой назначено владеть искусством даосов – все знаки со стены отпечатаются на бумаге. Ну, а если, как говорится, не судьба, – лист останется чистым.

– А вы сами пробовали это сделать? – спросил Яйцо.

– Нет, – ответил старец. – В молодости не сумел, а сейчас уже стар, к чему мне это?

– Где вы пребываете, почтенный наставник? Если мне удастся что-то сделать, хотелось бы попросить ваших наставлений.

– Я живу недалеко отсюда и как-нибудь в свободное время сам навещу вас, – пообещал старец и, опираясь на палку, медленно пошел прочь.

Яйцо и верил и не верил его словам.

«Придется попытать счастья снова, – думал он. – Говорят, терпеливый и из большого куска железа выточит иголку. Подожду еще год, но доведу дело до конца. Если этот секрет не дано знать людям – зачем его высекли на стене?»

Пришлось запастись терпением и снова бродить по окрестностям, собирая подаяние.

И вот однажды попал он в уезд Цяньян. Место было пустынное, вокруг одни могильные холмы, нигде ни души. А очень хочется есть. Неожиданно он увидел нескольких дровосеков с вязанками хвороста за спиной и подбежал к ним.

– Скажите, добрые люди, как отсюда добраться до города?

Один из дровосеков остановился и, указывая на юг рукой, сказал:

– Иди все время прямо, пока не доберешься до деревни Лоцзятянь, а там тебе каждый укажет. Мне сейчас недосуг подробно растолковывать.

Яйцо не посмел его задерживать и зашагал дальше. Вскоре он увидел рисовые поля, неподалеку от которых виднелось несколько пустых камышовых хижин. Пройдя еще немного, он заметил в рощице на другом берегу речки небольшую усадьбу. Хэшан решил перебраться через речку и стал измерять глубину палкой. Речка оказалась глубокой: палка не достигла дна, а сам он от неожиданности выронил палку из рук и едва не потерял равновесие. Решив поискать брод, Яйцо прошел немного вдоль берега и увидел плавучий мостик из двух связанных веревками бревен. Яйцо смело вступил на него, не предполагая, что связывавшие бревна веревки могут оказаться гнилыми. Однако веревки тут же лопнули, бревна разъехались, и незадачливый странник очутился в воде. Счастье, что место было не слишком глубоким, и хэшан погрузился в воду только по грудь. Зато левая его нога увязла в илистом дне, и, вытаскивая ее, он утопил сандалию.

Ничего не поделаешь – что случилось, то случилось! Добравшись кое-как до противоположного берега, хэшан разделся и стал выжимать воду из мокрой одежды. Оставшуюся сандалию с правой ноги пришлось выбросить. Босой, продрогший, в сырой одежде, он направился к рощице, неподалеку от которой стоял дом. Подойдя к дому, он увидел бродячего монаха – поджав под себя ноги, тот сидел у запертых ворот под навесом на куче травы. Перед монахом лежала раскрытая сутра, в правой руке он держал дубинку с окованными железом концами.

– Почтенный наставник, – обратился к нему Яйцо. – Я упал в воду и насквозь промок, не поможете ли мне?

Монах молчал, не поднимая головы. Яйцо снова окликнул его:

– Почтенный наставник, я проголодался. Не дадите ли чего-нибудь поесть?

Бродяга молчал. Яйцо даже выругался с досады:

– Тьфу! Истукан каменный! Рта раскрыть не может!

Яйцо решил его больше не трогать и постучаться в ворота.

«Пусть он бродяга, – думал при этом хэшан, – но ведь он так же, как и я, последователь учения Будды. Почему же он так неприветлив?.. А может, он не решается в столь позднее время стучаться и тревожить людей? Пожалуй, тогда и мне не стоит. Ничего, погода теплая, одежда на мне и так высохнет, а ночь можно провести и под открытым небом».

Яйцо вернулся под навес и уселся прямо напротив монаха.

– Эй, ты, лысый осел, куда лезешь? – заорал монах на хэшана. – Не видишь – мне самому тут места мало!

«Что за монах?! – продолжал удивляться Яйцо. – Не успел рта раскрыть, как сразу бранится!» Однако он сдержал себя и вежливо сказал:

– Я заблудился, целый день ничего не ел, да к тому же упал в речку и весь вымок. А ночью куда денешься? Я здесь посижу только до утра и не буду вам мешать. Надеюсь, не прогоните?

Бродяга еще пуще рассвирепел:

– Дохлый осел! Да ты знаешь, кто я? Я – Каменный бродяга, Каменный архат! [1] Всю жизнь я странствую один, ночую тоже всегда один и никого рядом с собой не потерплю! А ты, лысый осел, кто ты? Откуда мне знать, хороший ты человек или дурной? Поди прочь отсюда! Сам не уйдешь – дубинкой прибью!

Бродяга встал и сжал в руке дубинку. Яйцо был голоден, оружия при нем никакого не было, и потому вступать в драку он побоялся.

– Не сердитесь, почтенный наставник, – сказал он, вставая. – Я ухожу.