— Ян сделал это слишком быстро, — резко сказал Данхэм. — Или я двигался слишком медленно. Он упал, я споткнулся и тоже упал. Когда я вскочил, мисс Моубрей прижалась к двери, не понимая, что своим телом мешает открыть дверь. Я считал ненужным впускать туда целую толпу, но не знал, как поступить иначе, поэтому увел мисс Моубрей от двери, и все ввалились в гримерную.

Капитан хмыкнул, потер подбородок, медленно обвел всех взглядом и снова хмыкнул.

— Так, — сказал он, — не вижу оснований вас задерживать. Если потребуется, у нас есть ваши фамилии, но, думаю, вряд ли возникнет необходимость вас беспокоить. Как я слышал, один из полицейских позвонил сестре Тьюсара. Она приехала?

Несколько человек отрицательно покачали головами.

— Хорошо бы, — продолжал он, — чтобы кто-нибудь из числа ее друзей подождал, пока она приедет. Остальные свободны. Если только кто-нибудь не хочет сообщить мне что-нибудь еще.

Он снова окинул взглядом столпившихся вокруг него людей. Казалось, и на этот раз ответом ему станет только молчание, однако кто-то проворчал:

— Есть тут один пустячок.

Это был Адольф Кох. Он встал со стула и вышел на середину комнаты.

Глаза капитана вонзились в него.

— Да, сэр?

— Где же все-таки вторая записка?

— Вторая?

— Вы сказали, что Тьюсар оставил записку «своим друзьям, которые верили в него». Но когда после выстрела мы вошли в комнату, несмотря на страшное потрясение, я слышал, как мистер Гилл сказал: «Вот оставленная им записка», а мисс Моубрей сказала: «Их две», а мистер Гилл сказал: «Нет, только одна», а мисс Моубрей сказала: «Две, я видела, как они лежали рядом». — Кох вздохнул. — Думаю, это уже не так важно, но если бы вы поискали ее до нашего ухода…

Капитан недовольно скривился: появление этой маленькой неприятной закавыки — пропавшей записки — в совершенно очевидном случае самоубийства было абсолютно ни к чему. Более жестким, чем раньше, тоном он обратился к Доре Моубрей:

— Это верно? Вы видели две записки?

Она сокрушенно кивнула:

— Да. Кажется, я видела две записки, но, возможно, я и ошибаюсь. Я заметила их, когда Ян держал пистолет, а Перри подбирался к нему. Мне показалось, что записок было две, но, наверное, только показалось, ведь Перри говорит, что видел только одну. И какое это теперь имеет значение?

Капитан успокоился.

— Значит, вы не можете с определенностью утверждать, что видели две записки?

— Нет, нет. Должно быть, была одна…

— Вы видели одну записку, мистер Данхэм?

— Разумеется.

Молодой человек бросил неприязненный взгляд на Адольфа Коха. Но тот пренебрег им и скептически заметил девушке:

— Дора, ведь у тебя прекрасное зрение! — Кох посмотрел на капитана и продолжил: — Вполне вероятно, что записок было две и кто-то одну из них взял.

— Как ваше имя? — с раздражением спросил капитан.

— Адольф Кох. Фабрикант платья и костюмов. Любитель искусства.

— Вы настаиваете на своей версии? Вы считаете, мне следует попросить разрешения у этих господ обыскать их?

— Ни в коем случае, — невозмутимо ответил Кох. — Я и сам не разрешу обыскивать меня. Я упомянул об этом только потому, что вы спросили, нет ли у кого-либо дополнительных сведений.

— Хорошо, у вас есть еще что-нибудь?

— Нет.

— А у других?

Судя по выражению лица капитана, дополнительная информация вряд ли бы его обрадовала, но продолжение все-таки последовало. Некий баритон вежливо осведомился, нельзя ли внести предложение.

Другой голос из задних рядов пояснил:

— Это Текумсе Фокс, капитан.

— Я здесь как частное лицо, — быстро заговорил Фокс. — И хотел лишь предложить, чтобы вы, если сочтете нужным, попросили мистера Бека осмотреть скрипку, пока мы не разошлись. Ведь у него возникли сомнения в ее подлинности!

— Конечно, я имею это в виду.

— До нашего ухода, если не возражаете?

Капитан обратился к Феликсу Беку:

— Вы смогли бы подтвердить, что это и в самом деле скрипка Тьюсара?

— Разумеется, — ответил Бек таким тоном, как будто его попросили удостоверить, что отражение в зеркале принадлежит ему.

— Прошу всех на минуту задержаться, — сказал капитан и вошел в гримерную, закрыв за собой дверь.

Из-за двери послышались приглушенные звуки и голоса, но слов было не разобрать, затем капитан появился снова. Он прикрыл за собой дверь и обернулся к присутствующим. Кривая гримаса недовольства на его лице стала еще резче, чем несколько минут назад, когда Кох заговорил о второй записке. Капитан долгое время молча обозревал присутствующих, но когда наконец открыл рот, в его голосе звучало полное расстройство: