Приехали и объяснили. Алик взялся за телефон. Помощник Грекова сказал ему, что Владлен Андреевич проводит ответственное совещание, и, как только он хоть ненамного освободится, то он - помощник - доложит ему.

– А как скоро это может произойти?

– Не ранее чем через час, - не порадовал Алика помощник.
– Как только это произойдет, я немедленно вам позвоню. Продиктуйте, пожалуйста, ваш телефон.
– Алик продиктовал и повесил трубку.

– Он кто теперь?
– спросил Смирнов.

– Большой бугор. Куратор нашей бывшей конторы, - ответил за Алика Казарян.

– Начальники растут, как грибы, - непонятно, радуясь или огорчаясь, отметил Смирнов.

– Ни дня оперативной работы, и гляди-ка ты - знаток сыскного дела номер один!
– прямо-таки задыхаясь от восторга, воскликнул Казарян.

– Да ладно, ребята, - попытался утихомирить их Алик.
– Сами же на прием к нему напрашиваемся и сами загодя обсираем.

– А мы что? А мы ничего, - ернически обнародовал их общую со Смирновым лояльность Казарян.

– Хуже нет - ждать да догонять, - зевнув, заметил Алик.
– И не выспался.

– Хуже - убегать, когда догоняют, - поправил его Смирнов и решил за всех: - Будем ждать.

– Вот так сидеть и ждать?
– Алик вопросом хотел уточнить их будущее времяпрепровождение.

– Вот так и сидеть и ждать, - отрезал Смирнов.

– Алик, а почему мы беспрекословно подчиняемся ему?
– вдруг прозрев, изумился Казарян.
– Кто он такой, по сути? Отставной старый хрен с весьма сомнительным высшим образованием! А мы, интеллигенты, интеллектуальная элита, к мнению которой с почтением прислушивается всесоюзная общественность, покорно, не рассуждая, исполняем его капризы.

– Комплекс поколения, - четко ответил Алик.
– Мы исторически обречены смотреть на них снизу вверх.

– Это почему же?
– всерьез заинтересовался Смирнов.
– И кто это - вы?

– Мы - поколение с четко определенными границами, - Алик основательно усаживался на своего любимого конька.
– Границы эти определила война. Мы это те, кто не воевал, но хорошо помнит войну. Мы - люди рождения с двадцать восьмого года по тридцать седьмой. Мы твердо знаем, что воевавшие, такие, как ты, Санька, спасли нас. И сознаем это не разумом, не логическими построениями, а звериным ощущением тех лет. Эмоциональной памятью о пустом желудке, привычке опасности бомбардировок, о желтом язычке коптилки, о сыпном тифе на вокзалах, о вокзалах, набитых бабами с детьми, неизвестно куда едущими и когда уезжающими. Я помню, Саня, время вашего возвращения. Именно тогда вошла в нас вина за то, что вернулись немногие из вас. Разница между нами и вами от двух до десяти лет, но эта граница решила все. Вы - мужчины, солдаты, мы - пацаны. На всю жизнь робость перед вами и вина. И это - беда наша. Мы навсегда остались мальчишками, боявшимися, не из-за трусости, нет, из-за беспредельного благоговения перед вами, сделать самостоятельный решающий шаг, определяющий историческую значимость того или иного поколения. И не сделавшие этого шага. Поэтому мы, по серьезному счету, взрослые, созревшие для реальных действий люди, никаких действий не совершили, проигрывая по очереди год пятьдесят третий, год пятьдесят шестой...

– Выходит, мы во всем виноваты, - иронизируя, пробубнил Смирнов.

– Не во всем, но виноваты. Скорее даже не вы, а война. Она приучила вас к мысли, что приказ командира - закон для подчиненного. И вы все эти годы ждали приказа. А мы глядели на вас и ждали, что сделаете вы.

– Ты знаешь, Алька, почему самая любимая моя картина - "Зеркало" Тарковского?
– перебил его Казарян.
– Вот из-за этого чувства неизбывной вины. Вины за все: за прошлое, за настоящее, за будущее всех людей. Вина и боль за то, что нам не дано ничего исправить в этой жизни. Ни ему, ни тебе, ни мне.

– Пытаемся, Рома, пытаемся. Вы заметили, как авангард, яростно бьющийся сегодня за перемены - люди нашего поколения. Мы еще пытаемся сделать тот не сделанный тридцать лет тому назад шаг.

– Что же ты на днях орал, что вы выдохлись, что на пенсию пора? торжествующе уличил Алика Смирнов.
– Тогда врал или сейчас врешь?

– Не врал тогда, не вру и сейчас. Конечно, поздно начинать второй раз, в одну и ту же реку не войдешь дважды. Но кому-то надо начинать! Вы одряхлели, как воспитано следующее поколение и кем, мы знаем.

– Вами, вами воспитанное!
– уличил уязвленный замечанием о дряхлости Смирнов.

– И нами тоже, - согласился Алик.
– Еще одна наша вина...

Зазвонил телефон. Алик снял трубку:

– Тебя, Саня. Махов.

Смирнов взял трубку, долго слушал. Потом сказал озабоченно:

– Да, хреновато у нас с вами получается. Опаздываем. Пусть дома спросит, по приятелям пройдется.
– Опять стал слушать.
– Ну, тогда пусть по официальным каналам.

Положил трубку, растер ладонями лицо.

– Что там, Саня?
– спросил Казарян.

– Водила, который, вероятнее всего, залил из бетоновоза подвал в "Привале", пропал. В журнале диспетчера значится, что он из-за испорченного мотора в ночь с двадцать первого на двадцать второе вынужден был слить бетон на свалке. С ним бы задушевно про эту свалку поговорить, а он пропал.

– Думаешь, они?
– осторожно поинтересовался Казарян.

– А кто же еще!
– раздраженно ответил Смирнов.

– Тогда вряд ли найдут.