– Привет, Сашок, что это у тебя?

Саша лихо хлопнул по упитанному мешочному торсу:

– Почем сегодня рис?

– Красненькая стакан...

Весь мешок оптом за сколько возьмут?

– Любая половина.

– Зови перекупщика, Петро!

Вас не забыть, московские бани военных лет. Гостеприимно принимая в свои жаркие чертоги вечно мерзнувших от постоянной голодухи москвичей, вы вместе с городской пылью и заводской копотью смывали с них усталость и тоску, равнодушие и тревогу.

И вас не забыть, коричнево-зеленые, размером меньше спичечного коробка, кубики мыла, от которых волосы становились легкими, а отмытая кожа чисто поскрипывала под растирающей ее ладонью.

Саша отстоял длинные очереди в Песчаные бани. Очередь за билетами. Очередь за кубиками мыла. Очередь в раздевалку. Он разделся, обнажил молодое, сильное, во многих местах изуродованное железом тело и вошел в мыльную.

Он тщательно мылился большой мочалкой...

Он темпераментно хлестал себя веником...

И опять неистово тер себя грубым лыком...

Он отмывался.

Саша брился, когда отражением в зеркале мелькнуло за серым вечерним окном чье-то лицо. Саша стремительно развернулся. На него грустно и внимательно смотрел Сергей.

– В дверь заходи!
– недовольно посоветовал Саша.

Сергей стоял в дверях.

– Зачем ты это делаешь, Сашок?

– Что я делаю - поинтересовался Саша, озабоченно оценивая в зеркале качество своей парикмахерской работы и выражение Серегиного лица. С грустным всепониманием старшего Сергей неохотно усмехнулся и прямо спросил:

– Где ты взял этот рис?

– Какой рис?
– Саша решительно захлопнул походное свое зеркало и мокрым полотенцем вытер лицо.

– Хватит придуриваться. Откуда у тебя рис?

Саша налил в ладонь одеколона, зажмурившись, умылся из горсти, охнул, открыл глаза и весело встал:

– Нашел.

– Где?

– Ну ладно, Серега! Был рис и нет риса!

– Ты украл его.
– Сергей сел за стол и стал рассматривать свои руки.

– Я нашел этот рис, - раздраженно повторил Саша.
– Еще чего?

– Больше ничего.

Накатывала волна командирского гнева, и Саша, не сдерживаясь, жестко и повелительно предложил младшему по званию:

– Тогда вы свободны, сержант, можете идти.

– Я не сержант. Я - инвалид, - тихо напомнил Сергей. От этого напоминания нехорошо стало Саше. И он уже попросил, скрывая, что просит:

– Не лезь в мои дела, Серега. Договорились?

– Не договорились.
– Сергей поднялся.
– Но, в общем, твои дела - это твои дела. Самому делать, самому и отвечать...

– Извини. Я спешу. Меня девушка ждет, - прервал его Саша.

Сергей подошел к нему, взял за плечи:

– Не делай этого, Сашок.

– Что не делать-то? С девушкой в ресторан не идти, что ли?

Рассмотрев сердитые Сашины глаза, Сергей засмеялся, ласково толкнул в грудь и решил:

– Ох и дурачок же ты! Мальчишка! Ну, иди в ресторан. Девушка ждет.

Но сначала он ждал девушку, отутюженный, начищенный, надраенный, при всех регалиях лихой капитан. Он стоял посреди двора и, ожидая Ларису, беспрерывно здоровался со знакомыми. Лариса изредка поглядывала в окно на эту прелестную картину, одевалась и причесывалась не торопясь. Последний раз, рассмотрев в зеркале и платье с плечами, и прическу валиком, и себя хорошенькую, яркую, озорную, - она королевой явила себя двору. И фронтовой принц по достоинству оценил стать и наряд своей королевы.

– Нет слов, - потрясенно произнес он и от избытка чувств ударил себя кулаком в грудь. Ордена и медали зазвенели.

Музыканты истово играли довоенное танго, и однорукий певец вместе с оркестром душевно рассказывал:

Утомленное солнце

Нежно с морем прощалось,

В этот час ты призналась,

Что нет любви...

Лариса и Саша сидели за отдельным столиком у стены ресторана "Астория" и в ожидании заказа разглядывали танцующих.

– Откуда у людей деньги?
– задумчиво полюбопытствовал Саша.

– А у тебя откуда?

– Ну, у меня по случаю.

– И у них, наверное, тоже по случаю.

– Наверное. Только вот вопрос: по какому?

– Ну, хватит, Саня. Скажи мне что-нибудь хорошее!

Саша откинулся в кресле, слегка опустил веки и начал:

Я вас любил. Любовь еще, быть может,

В моей душе угасла не совсем.

Но пусть она вас больше не тревожит:

Я не хочу печалить вас ничем.

Я вас любил безмолвно, безнадежно,

То робостью, то ревностью томим,