— С одной стороны, — грубо перебил Тьернан, и Кэссиди впервые увидела, что он взбешен, — самодовольная и стервозная невротичка, для которой в жизни нет ничего, кроме ее эгоистических прихотей и извращенных желаний. С другой стороны — вы.

Кэссиди с изумлением уставилась на него.

— Вы ее ненавидели!

— Безумно. — В голосе Тьернана не слышалось и нотки сожаления. — И во время суда эта ненависть выплыла наружу, как я ни пытался ее скрыть. Во многом из-за нее, собственно говоря, меня и признали виновным. А судья без зазрения совести вынес мне смертный приговор.

— Неужели вы ненавидели ее настолько, что могли бы убить?

— Без колебаний. — Ответ прозвучал резко, как удар хлыста.

— И вы… убили ее?

— Прочитайте рукопись. — Краткая вспышка гнева погасла, и с Кэссиди вновь беседовал умелый и искусный манипулятор.

— Я не могу принимать на веру все, что читаю, — возразила ему Кэссиди.

— Это очень мудро. А заодно не стоит принимать на веру и то, что вам говорят другие.

— Учту совет, но скажите, а что «с другой стороны»?

На мгновение в глазах Тьернана мелькнуло удивление.

— Хотите знать, чем отличаетесь от Дианы? На комплименты нарываетесь, да? Пожалуйста, ложитесь со мной в постель, и я поведаю вам все, о чем вы мечтали бы услышать. Даже скажу, что люблю вас, если понадобится.

Кэссиди неотрывно следила за ним, отказываясь уступать. Она понемногу привыкала к его насмешливому тону, и это придавало ей дополнительные силы.

— Так чем все-таки я отличаюсь от вашей жены?

— Ее я сравнил бы с дорогим фарфором, — неторопливо промолвил он. — Она была тонкая, хрупкая и со скрытым изъяном, из-за которого и разлетелась вдребезги. А вы слеплены из обожженной глины — прочная, вечная и устойчивая.

— О господи! — воскликнула в сердцах Кэссиди. — И после этого вы еще считаете себя покорителем дамских сердец?

— В данный миг я вовсе не пытаюсь соблазнить вас, — сухо проронил Тьернан. — Я говорю чистую правду в расчете на то, что у вас хватит ума понять ее.

— Я поняла, — кивнула Кэссиди. — Я — глина, а она — фарфор. Дальше что?

— Она считала себя центром Вселенной, пупом Земли — все только и вертелись вокруг нее. И она не могла уже жить в пределах крохотного замкнутого мирка, который сама же себе и соткала, с людьми, готовыми ее на руках носить.

— Она вам изменяла? У нее были любовники?

Губы Тьернана скривились в безобразной усмешке.

— Диана любила только двух мужчин — меня и своего отца.

— Еще одно различие между нами, — заметила Кэссиди. — Я всего лишь крохотный винтик в сложном и громоздком механизме, который сконструировал мой отец.

— Бедненькая, — съязвил Тьернан.

Как он и рассчитывал, Кэссиди это задело.

— Вы упомянули про ее извращенные желания, — напомнила она. — Значит ли это, что меня вы считаете образцом поведения?

— Да, — быстро ответил Тьернан. — Не считая тех случаев, когда вы находитесь в моем обществе.

— Что ж, — констатировала Кэссиди. — Одно, по крайней мере, роднит нас с Дианой: несчастное знакомство с вами. — Она откинулась на спинку стула. Кофе уже остыл, но Кэссиди все же отпила глоток, просто так, чтобы чем-нибудь заняться. — А вы ей изменяли?

— По мнению судей — да. Множество раз.

— А на самом деле? — упорствовала Кэссиди. — Вы изменяли этой невротичке, которая любила вас до беспамятства?

— Да.

— Если верить стенограмме, то одна из ваших любовниц бесследно пропала. Обвинитель намекал, что, возможно, она не единственная ваша жертва, но это было вычеркнуто из протокола.

— Да, — кивнул Тьернан.

— Вы убиваете всех женщин, с которыми спите?

— Только тех, кто этого заслуживает, — ответил Тьернан. И, раскрыв книгу, углубился в чтение.

— Как, вы сегодня уезжаете? — в ужасе спросила Кэссиди.

— Да, милочка, у нас нет выбора, — ответила Мабри. — Шон хочет выбраться из Нью-Йорка, а я не смею его удерживать. Шац устраивает вечеринку, а для Шона она, наверное, последняя возможность повидаться с приятелями. Не могу же я с ним спорить. Поехали с нами!

— Я терпеть не могу Ист-Хэмптон! — воскликнула Кэссиди. — А Шаца Беррингера и вовсе на дух не выношу. Как и их писательские вечеринки.

— Так же, как Ричарда Тьернана? — осведомилась Мабри, продолжая укладывать вещи в дорожную сумку.

— Я вовсе не ненавижу его, — возразила Кэссиди. Мабри изогнула тонкую бровь.

— В таком случае ты гениально прикидывалась, милая. Я готова была голову на отсечение отдать, что ты испытываешь к нему глубокое отвращение.

— Не говори ерунду, Мабри, — завелась Кэссиди. — Ты сама видела нас в холле пару дней назад.