Шрифт:
— Это с вами настоящие ирландцы?
— Ага. Настоящие.
— Драться будут?
— Не думаю.
— А песни петь?
— Если заплатите, могут и спеть.
— Может, им футбол включить?
— Не надо футбол. Дайте пива.
Он нацедил еще один бокал и спросил опять:
— Чего ж они, раз ирландцы, не переходят с пива на виски? Обычно после пяти «Гиннессов» просят уже «Джонни Уокера».
Действительно, подумал я, чего это мы? Я привстал на цыпочки и попытался привлечь внимание парней. Те слушали, как Осокин что-то рассказывает, и громко смеялись.
Громче всех смеялась Дебби. У нее были белые зубы. Мне было неприятно смотреть на то, как она смеется.
— О'кей. Давайте «Джонни». Рэд лейбл. Одну штуку.
— С содовой?
— А как пьют настоящие ирландцы?
— Если настоящие, то пьют чистый виски, без всяких содовых.
— Тогда и мне чистый. Без всяких…
Бармен выставил передо мной приземистый бокал. По его сторону стойки отстаивались мои бокалы с «Гиннессом». Я уселся на высокий табурет и пододвинул виски поближе.
— Не правда ли, сегодня удивительно милый вечер?
Слева от меня сидела девица. Я повернулся к ней, и девица улыбнулась. Толпа прижимала нас почти вплотную друг к другу, и я ощущал запах ее дешевых духов.
Насколько я мог разглядеть, у девицы были длинные черные волосы и длинные белые ноги. Мой друг Осокин говорит про таких девиц, что они напоминают ему неприбранную кровать.
— Так себе вечерок.
— Может, потанцуем?
— А что, уже объявили белый танец?
— Пригласи меня сам.
Я выпил виски. Подумал, что содовая все-таки не помешала бы. Но не стал говорить об этом бармену.
— Знаешь, милая. В той битве, когда кайзеровские дивизии теснили наших на верденском направлении, мне оторвало правую ногу. И теперь я хожу с деревянным протезом. Так что насчет потанцевать — извини, не ко мне.
Девица сочувственно покачала головой:
— А ходишь — ничего. Как с настоящей…
— Привычка.
Она наклонилась к самому моему уху:
— Можно потрогать?
— Лучше не надо. Боюсь, от твоего прикосновения дерево может загореться. Мне не хотелось бы устроить здесь пожар.
Я слез со стула, рассчитался с барменом за пиво и виски и сказал, что «Гиннесс» заберу через пару минут. «Понимаю», — кивнул бармен. «Не правда ли, сегодня удивительно милый вечер?» — сказала девица парню справа от нее, когда я отошел на пару шагов.
В туалете тоже была небольшая очередь. Руки пришлось мыть втроем в одной раковине. Когда я с пятью бокалами «Гиннесса» протиснулся обратно к столику, то застал там только Брайана и Мартина. Они на английском обсуждали девушек из-за соседнего столика.
Я поставил пиво и огляделся.
— А где остальные? Дебби? Осокин?
— Дебби ушла с этим твоим другом. Он сказал: «Мы щас придем».
В тот вечер мы просидели в «Долли» до трех часов ночи. Домой я приехал только в полпятого. Ни Дебби, ни Осокин так и не вернулись.
18
Дождь барабанил в подоконник нудно и жалостливо. Словно там наверху кто-то плакал. Кто-то большой и беззащитный. Как ребенок, которому никогда не суждено стать взрослым.
Из окна были видны крыши домов. Повсюду было одно и то же — дождь и ничего, кроме дождя.
Серое низкое небо всей тяжестью давило на город. От пейзажа воняло тоской.
Дебби почти шепотом спросила:
— Хочешь кофе?
Я кивнул.
— Здесь будем пить?
— Все равно.
Она помолчала, а потом сказала:
— Давай здесь. Я сейчас принесу кофейник.
Ничто так не обесценивает жизнь, как смерть, и ничто так не обесценивает начало, как конец.
У всей этой истории с Дебби, ирландцами, убийством и капитаном Тихорецким было начало — и вот все кончилось. Больше ничего не будет. Зачем же тогда это начиналось, думал я, глядя на плачущие тучи. Зачем?
Дебби собирала чемоданы. Она возвращалась в Ирландию, улетала нынешней ночью рейсом Петербург — Дублин. С утра она позвонила, сказала, что парни куда-то смотались, и попросила помочь упаковать вещи.
Я согласился и приехал к ней в гостиницу. Мне было все равно.
От множества выкуренных сигарет во рту стоял металлический привкус. Я все равно вытряс из пачки еще одну, прикурил и отвернулся от окна. Смотреть на льющийся за окном дождь больше не было сил.
Чемоданы Дебби были собраны и стояли в углу. Их лакированные бока блестели. Три больших, дорогих, с металлическими замками и кожаными ремнями. Один старый, размером поменьше.