А глаза какие! Рыскающие, круглые, особенно в магазинчиках на нашей Яткевергас...

Сколько раз я слышал здесь такой непонятный разговор:

– - Копченой колбасы-то! Продаете?.. Килограмм можно?

– - Пожалуйста, -- говорил радостный папа или кто-либо другой.
– - Берите хоть два, хоть три...

А десять тоже можно?

– - Да пожалуйста!..

Через месяц магазины опустели. Такого успеха в торговле не было никогда, но никто не радовался. Мой папа вспоминал почему-то приезд Зеева Жаботинского в 1936-м. Жаботинский собрал евреев и говорил горячо: "... Ваши дома -- не ваши. В один из дней придет Гитлер и все заберет. Продавайте дома и уезжайте в Палестину".

Папа продал каменный дом и... переехал в деревянный, на Слободке. Деревянный все-таки терять легче. Да и потребуется ли Гитлеру наш почти сарай? При своем сарае -- зачем нужна Палестина? Нет, Жаботинский нас не убедил...

И, как известно, пришел не Гитлер. Пришли Советы. Евреи всегда отличались прозорливостью... Местные коммунисты начали составлять списки. Тех, кто был богачом, имел магазины, начали увозить в Сибирь. В течение месяца, что вам сказать!
– вывезли 2800 человек.

Нас не тронули. Папа говорил, что нас спас наш деревянный дом. Считать, что мы недостаточно богаты для выселения, самолюбивый папа не желал...

Я же пошел в гору. Большая страна -- большое строительство. За год требовалось построить сорок домов начальствующего состава Красной Армии. Так они и назывались -- ДНС. Как тут обойтись без инсталлятора? Я стал старшим прорабом, работавшим не за страх, а за совесть...

Однажды зазвучал за окном гудок автомобиля. Нервный такой гудок, нетерпеливый. Я выглянул. Рядом с шофером сидит полковник Осокин, начальник строительного управления.

– - Ефим!
– - кричит мне.
– - Давай с нами!.. Началась война!..

– - Сейчас!
– - говорю, -- я соберу своих. Отца, мать, сестер...

– - Каких своих?!
– - вскричал полковник.
– - Есть только одно место. Как-нибудь потеснимся...

А своих, значит, бросить?! Нас девять человек... как можно бросить?

И слушать не стал меня полковник Осокин, рванулся военный "бобик", только гарь осталась...

Что тут сказать, никто не верил, что это война. Мой шурин был директором Мелькомбината. Новая власть дала ему, бывшему грузчику, пистолет и ключи от амбаров, так он думал, что он теперь царь, бог и воинский начальник. Я звоню ему: доставай лошадь и телегу. Война! Какая война, отвечает. Это маневры!

Евреи -- народ хоть и доверчивый, но предусмотрительный. Шурин мне не поверил, но телегу пригнал. И быстренько...

Куда править? Конечно, на Россию. На Минск!

Что вам сказать о дорогах 41-го года? О них все известно. Мчались военные герои-освободители. Если кто-либо цеплялся за борт их машин, они били по рукам, отшвыривали женщин, стариков.

Но самое большое удивление и ужас вызвали наши родные литовцы.

На дороге был узкий проход в холмах. Они поставили там пулеметы и расстреливали всех, кто удирал от Гитлера. И советских солдат, и евреев... Нет, тут ошибки не было. Солдаты не сидели на фурах. Только евреи. Дорога была забита перевернутыми фурами... Когда нас обогнали немецкие солдаты-мотоциклисты, мы поняли, что нас ожидает. После многих приключений добрались до реки, на берегу которой лежала высохшая барка. Столкнули барку в воду, законопатили. Я посадил стариков внутрь, и мы поплыли по течению. Речка текла к Каунасу.

И тут узнали: наша Яткевергас вырезана. Из дома в дом ходили литовцы с белыми повязками, называвшие себя партизанами, и вырезали евреев... Ночью стучали и в дом знакомого, в котором мы спрятались. Мы не отвечали, тогда литовцы, ругаясь, поднялись на второй этаж, зарезали там всех, в том числе трех девочек, и вышвырнули их трупы во двор.

Немцев на еврейских улицах еще не видели, они мчались по дорогам Литвы, а ужасные слухи ширились. Увы, они вскоре подтвердились. У нашего дома закопали 138 евреев. В Укмерге вырезали всех. Десять тысяч человек. Вскоре у "партизан" появился свой вождь, Импулявичус, и пустил большую кровь...

И лишь тогда в городе объявилась немецкая комендатура. Первый ее приказ мы читали и глазам своим не верили. Кто будет убивать евреев, сам будет...
– - черным по белому: "расстрелян".

И действительно, стреляли: немцы, как водится, не терпели беспорядка. Как это -- убить? А где еврейское золото? Где бриллианты? Порядок восторжествовал. Нас всех переселили в гетто. Только нашу семью не надо было переселять. Оказалось, что наш деревянный дом на Слободке стоит в черте гетто. Папа радовался своей прозорливости, как будто он и это предвидел. Впрочем, кто знает...

О гетто существует большая литература. Не буду повторяться. Скажу только, что из общего числа в 48 тысяч человек, согнанных в Каунасское гетто, погибло 35 тысяч евреев. Наша семья спаслась только потому, что я работал в подполье гетто, копал, тайно от немцев, бункеры, в которых прятались люди.

Мы выкопали около тридцати бункеров. Последний рыл для своей семьи и друзей. Площадь его была 6 метров на 4. Инсталляция там была не хуже, чем в домах начсостава, да вот только теснота... Мы прятались 3,5 месяца...