Но коль скоро так, то можно было бы приписать успех Москвы, а значит, и объединение Руси счастливому случаю. [1010] Это решение М.Н. Покровский совершенно справедливо приравнивает к выдаче себе (т. е. исследователю) «свидетельства о бедности». [1011]

Приведенные версии, а точнее — группы версий, свидетельствуют о пристрастии ученых XIX в. к детерминизму, будь он географическим, социальным или персональным. Это нельзя ставить им в вину, так как теория вероятности еще не проникла в гуманитарную науку. Если же применить учение об этногенезе, то сама постановка проблемы изменится и решение станет достижимо.

В ареале пассионарного толчка появились люди сверхэнергичные, жертвенные, инициативные. Литовские пассионарии нашли себе применение в войне с орденом. Доминанта была понятна и близка их слабопассионарным соплеменникам, готовым поддержать своих вождей. Поэтому Гедимин, Кейстут и Ольгерд не боролись с инерцией гомеостаза, а использовали природную воинственность для расширения государства. Объединение Литвы с Белой Русью усложнило этническую систему, а распространение культуры православия цементировало ее.

В Великороссии было хуже. Обветшалые традиции, унаследованные от Древней Руси, удовлетворяли большинство населения: от князей и бояр до смердов. Пассионарные люди не были нужны: они всем мешали. Поэтому они могли найти применение своим талантам только в системе православной церкви.

Во второй половине XIII в. численное соотношение христианского и языческого населения неуклонно изменялось в пользу православия. Тому было несколько причин. Так, монголы охотно принимали русских к себе на службу и комплектовали ими корпус, воевавший в империи Сун. Шли к ним язычники-пассионарии, которым сделать карьеру у православных князей было невозможно. [1012] И, наоборот, православные пассионарии оставались дома, защищая «Святую Русь». За 100 лет такой процесс дал плоды. Русская земля стала христианской с элементами двоеверия, не имевшими социально-политического значения. Даже такая цитадель угрофинского язычества, как Ростов, где еще в 1071 г. был убит толпой епископ Леонтий, [1013] превратилась в центр христианской образованности на северо-востоке Руси.

Немалое значение имели периферийное положение Ростова и смешанность в нем славян с мерей. Как уже не раз отмечалось, разнообразие ландшафтов и этносов в одном регионе способствует интенсивности этногенных процессов, образованию новой системы на стыке нескольких старых. Кроме того, Ростов ни разу не пострадал от татар. Постепенно он стал опорой ордынской торговли и влияния татар в Верхневолжье. Именно в Ростове нашел приют опальный племянник хана Берке, крещеный и принявший имя Петр; здесь в XIV в. хоронили умерших на Руси знатных татарок. [1014]

Появление татарских жен в княжеских теремах во второй половине XIII в. имело последствия важные, но никем не отмеченные. Все невесты по христианскому канону должны были быть крещены, а перед этим обучены началам христианского учения. Не зная русского языка, они учились у своих священников — несториан, с которыми в 1142 г. объединились якобиты [1015] (монофизиты). Носители обоих исповеданий не обращали внимания на догматические различия, но дружно ненавидели греческую церковь, изгнавшую их предков с родины. Однако передавать ученицам эти теологические тонкости было явно нецелесообразно. Поэтому вместе с татарскими женами на Русь пришло не несторианство, а новое мироощущение, укоренившееся благодаря сочетанию обстоятельств: упадку Византии и распадению Руси на суверенные княжества.

Первые русские иерархи усвоили византийский «цезарепапизм». Митрополит Иларион состоял при Ярославе, игумен Киево-Печерской лавры Феодосий был ярым сторонником Изяслава, а его современник Антоний — Святослава. [1016] Монахи и князья в стране, пропитанной языческими культами, держались друг за друга. Но когда к XIV в. большинство населения сделалось православным, то сложилась новая ситуация, далекая от греческих прототипов.

В 1299 г. закончилась «грозовая» эпоха в Причерноморье. Мятежник Ногай, «враг греков» и тайный мусульманин, вместе с улусом потерял голову. Победитель, законный хан Тохта, был веротерпим и доброжелателен. Подвластные ему страны наслаждались миром. На Руси после смерти великого князя Андрея Александровича ярлык на великое княжение был вручен в 1304 г. тверскому князю Михаилу Ярославичу, человеку правдивому и благородному. Эти качества Тохта оценил по достоинству.

Добивание последних сторонников Ногая на берегах Днестра и Буга затянулось потому, что это были потомки половцев — они были дома и защищали свою страну. Во время этих тревожных лет митрополит Максим, «нетерпя насилия татарского», покинул Киев и в 1300 г. перенес митрополию со всем клиром во Владимир. В Киеве остался митрополичий наместник, и, пожалуй, этот год следует считать «концом» Киевской Руси, хотя агония ее затянулась еще на полвека.

Перенос митрополии во Владимир был своего рода демонстрацией лояльности русской церкви к золотоордынскому хану потому, что митрополит Максим поддержал Михаила Тверского, у которого был активный соперник — Юрий Данилович Московский. Ханский ярлык и благословение владыки решили спор в пользу Твери. На следующий, 1305 г. Максим скончался, и вопрос о его преемнике приобрел небывалую остроту.