Эпохи, как и люди, смертны. Суперэтническая целостность, сопряженная с мироощущением и культурной традицией, возникая вследствие пассионарного толчка, неизбежно теряет инерцию, а следующий пассионарный толчок знаменует начало нового процесса. Однако культура может быть передана по эстафете, что часто заслоняет природные закономерности: современникам эпохи, на которую приходится разрыв между старым и новым этногенезом, кажется, что ничего особенного не произошло. А историки и литературоведы не могут заметить живой действительности уже потому, что объект их изучения — создания рук человеческих, которые могут либо сохраняться, либо разрушаться, но не взрослеть или стареть.

Да и как может заметить современник долгоидущий процесс этнической модификации? Это видно только историку, чье зрение охватывает века, а в них бурные эксцессы, поражающие современников, оказываются лишь зигзагами этногенеза. При этом некоторые спокойные эпохи — в действительности затишье перед бурей, подготовка к проявлению нового этноса, уже миновавшего свой инкубационный период.

Такой эпохой для России было время княжения Дмитрия Донского, Василия I и Василия Темного, когда набухшая пассионарность превратила Древнюю Русь в Великую Россию. Времени на эту перестройку понадобилось относительно немного — 70 лет.

Представим себе русского человека, родившегося в 1412 г., после последнего татарского вторжения на Русь. В годы его детства он узнает, что живет в Московском княжестве, находящемся в составе улуса Большой Орды, правитель которой считается «царем». На западе лежит Великое княжество Литовское, враждебное и опасное, а на севере — богатая Новгородская республика, где господствует беззаконие; оттуда на ушкуях приезжают злые разбойники, которым в лапы лучше не попадать.

Но политическое размежевание не влечет за собой культурного разделения. Православие остается господствующим мировоззрением и в Москве, и в Новгороде, и на большей части Литвы, несмотря на ее государственный контакт с католической Польшей. Ситуация представляется предельно устойчивой, а изменение ее — невозможным.

А через 70 лет, в 1482 г., уже не было ни Новгородского веча, ни Большой Орды, ни самостоятельной Литвы, превратившейся в окраину королевства Польского, угнетающего православных подданных. Зато появилось царство Российское, назвавшее себя Третьим Римом и претендующее на вечное процветание. Так ход этногенеза сломал этносоциальные системы, казавшиеся вечными.

Таким образом, намеченная нами тема исчерпывается XIV веком. Само описание XV в. требует уже иной методики изучения источников и событий. Предоставим это другим ученым, а сами ограничимся контурной обрисовкой хода событий лишь для того, чтобы уяснить, что именно произошло и как произошло.

С.М. Соловьев, рассматривая различные принципы периодизации русской истории, отмечает: «…в истории ничто не оканчивается вдруг и ничто не начинается вдруг; новое начинается в то время, когда старое продолжается». [1178] Это мудрое обобщение относится к этнической истории еще в большей степени, нежели к истории социальной. Вспомним, как в Римской империи христианские общины — новорожденный этнос с собственной структурой и оригинальным стереотипом поведения — вытеснили на окраины ареала носителей старой традиции, причем победители унаследовали гордое название — ромеи, а побежденных стали называть pagani, т. е. деревенщина. Ныне мы вынуждены сами выдумывать этнонимы для нового этноса, чтобы не путаться; потому мы называем потомков разноплеменных христиан византийцами.

В XV в. древнерусская этническая традиция сошла на нет, а на ее месте возникли три этноса: великороссы, белорусы и украинцы, которые сами себя до XVII в. называли русскими. Украинцы — этноним условный, как и византийцы.

Граница мирного покоя Монголии XVI—XVIII вв.

Но так как в этом сложном процессе принимали участие, кроме древних русичей, литовцы, татары, угры и восточные финны, то уделить внимание началу XV в. целесообразно, тем более что сам С.М. Соловьев рубежом Древней Руси и Московской державы — будущей России — считает 1462 год. [1179] В этом случае социальная, культурная и этническая периодизации совпадают. [1180]

Раны, нанесенные Тимуром улусу Джучиеву, залечить не удалось. Потомки «людей длинной воли» погибли, защищая Великую степь от гулямов самаркандского владыки. Хотя Тимуру не удалось сломить Орду, но он оставил в ее теле «занозу» — мурзу Едигея, ставшего «правителем двора», т. е. главой правительства. По происхождению Едигей был мангут, но опорой его стали ногайцы — тюркское племя, кочевавшее между низовьями Волги и Яиком. [1181] В домонгольское время эту территорию населяли гузы, и возможно, что ногайцы хотя бы частично были их потомками. Эта гипотеза объясняет враждебность ногайцев к поволжским и крымским татарам, потомкам кыпчаков, с которыми у них шли постоянные войны — степная вендетта. А если так, то понятно, что они признали своим вождем соратника Тимура — мудрого и храброго Едигея, легко возводившего ханов на престол Сарая и так же легко их убиравшего. Фактически еще при жизни Едигея ногайцы выпали из целостности Большой Орды, как она стала именоваться в XV в., но в 1438 г. Сарай еще был большим городом и крупным торговым центром. [1182]