Итак, через мистера Стиля, передававшего как людские толки, так и собственные наблюдения, Эсмонд узнавал о жизни своей несчастной госпожи. Сердце Стиля было из легко воспламеняющегося состава, и он в самых восторженных выражениях отзывался и о вдове ("этой прекраснейшей из женщин") и о ее дочери, которая в глазах капитана была еще большим совершенством. Хотя бледноликая вдова, которую капитан Ричард в пылу поэтического восторга сравнивал с плачущей Ниобеей, с Сигизмундой, с Бельвидерой в слезах, являла собой самое прелестное и трогательное зрелище, когда-либо пленявшее его взоры или сердце, все же зрелое совершенство ее красоты тускнело перед теми провозвестниками несравненной прелести, которые бравый капитан усматривал в ее дочери. То была поистине matre pulcra filla pulcrior {Дочь, красою мать превзошедшая (лат.).}, В часы дежурства в передней принца Стиль сочинял сонеты в честь матери и дочери. Он мог целыми часами рассказывать о них Гарри Эсмонду; и надо сказать, что едва ли можно было найти тему для беседы, способную более заинтересовать злополучного молодого человека, сердце которого по-прежнему принадлежало этим дамам и который готов был проникнуться благодарностью ко всякому, кто их любил, или хвалил, или желал им добра.

Нельзя сказать, чтобы подобная верность была вознаграждена ответной ласковостью или хоть сколько-нибудь смягчила сердце госпожи, столь непреклонной теперь, после десяти лет любви и нежной заботы. Бедный молодой человек, не получив на свое письмо иного ответа, кроме как от Тома Тэшера, и будучи слишком горд, чтобы писать еще, решился приоткрыть свое сердце Стилю, незаменимому слушателю для всякого несчастливца, нуждавшегося в поддержке и дружеском сочувствии, и описал ему (в словах истинно трогательных, ибо они шли imo pectore {Из глубины груди (лат.).} и заставил честного Дика проливать обильные слезы) всю свою юность, свое постоянство, свою беззаветную преданность приютившему его дому, свою любовь к этим людям, как он лелеял ее и какою лаской за нее платили чуть ли не вчера еще, и, наконец (насколько это было возможно), причины и обстоятельства, вызвавшие несчастную ссору, которая сделала из Эсмонда преступника, отбывающего наказание, и оставила вдовой и сиротами тех, кто был ему дороже всех на свете. В выражениях, способных тронуть человека, гораздо более жестокосердного, нежели тот, кого юный Эсмонд избрал своим поверенным, - ибо сердце самого рассказчика поистине обливалось кровью, когда он их произносил, - говорил он о том, что произошло в единственную нерадостную встречу, которой удостоила его госпожа; как покинула его в гневе и едва ли не с проклятиями на устах та, чьи мысли и слова прежде были всегда проникнуты кротостью и доброжелательством; как она обвинила его в несчастье, предотвратить которое он готов был ценою собственной жизни (и точно: рассказы лорда Мохэна, лорда Уорика и всех прочих участников дуэли, да и людская молва - по словам Стиля - были тому порукой); он со слезами умолял мистера Стиля поведать леди Каслвуд о горе ее злополучного родственника и попытаться смягчить ее суровый гнев. Обезумев от мысли о причиненной ему несправедливости, еще более невыносимой рядом с тысячью светлых воспоминаний былой любви и доверия, несчастный провел много томительных дней и бессонных ночей, в бессильном отчаянии кляня свою жестокую судьбу. Так нежна была рука, нанесшая ему удар, так добра и чутка душа, заставившая его страдать. "Уж лучше бы мне признать себя виновным в убийстве, - говорил он, - и заслужить участь простого разбойника, нежели сносить медленную пытку, которой подвергла меня моя госпожа".

Хотя повесть Эсмонда и его страстные жалобы и упреки заставили рыдать внимавшего им Дика, та, чье сердце они предназначены были тронуть, осталась к ним безучастной. Эсмондов посол воротился к своему бедному молодому другу смущенный и опечаленный и, войдя в комнату, сделал головою движение, ясно говорившее, что надежды нет; и, верно, самый жалкий преступник в Ньюгетской тюрьме, приговоренный к смерти и с трепетом ожидающий помилования, не испытал мук более тяжких, нежели мистер Эсмонд, осужденный безвинно.

Как то было условлено менаду узником и его ходатаем, мистер Стиль направился в дом старой виконтессы, в Челси, где, по слухам, находилась вдова и сироты, явился, к миледи Каслвуд и выступил в защиту ее злополучного родича.

– И мне кажется, я был достаточно красноречив, мой мальчик, - сказал мистер Стиль, - ибо кто же не обретет в себе красноречия, защищая столь правое дело перед лицом столь прекрасного судьи. Я не застал прелестной Беатрисы (без сомнения, ее прославленная флорентийская тезка не была и вполовину так хороша), в комнате находился только молодой виконт и с ним лорд Черчилль, старший сын лорда Мальборо. Однако эти молодые джентльмены вскоре отправились в сад, и через окно мне было видно, как они наскакивали друг на друга с длинными палками в руках, изображая рыцарский турнир (юность нечувствительна к горю, и я помню, как сам я бил в барабан у гроба моего отца). Миледи виконтесса взглянула в окно на игравших мальчиков и сказала: "Вот видите, сэр, детей учат играть орудием смерти и из убийства делать забаву!" И, произнося эти слова, она была столь прелестна и показалась мне таким грустным и прекрасным воплощением доктрины, коей скромным проповедником я являюсь, что, не посвяти я своего "Христианского героя" (кстати, я вижу, Гарри, что ты не разрезал его листы. Уверяю тебя, это высоконравственное поучение, хоть, может быть, проповедник не всегда может подкрепить его собственным примером), - так вот я хочу сказать, не посвяти я эту книжицу лорду Катсу, я просил бы о разрешении поместить имя ее милости на заглавном листе. Признаюсь тебе, Гарри, я никогда не видел глаз подобной синевы. Цвет ее лица напоминает лепестки розы, у нее удивительно изящный изгиб запястья, а руки в ямочках, и я готов поклясться...

– Вы пришли, чтобы рассказывать мне о ямочках на руках миледи?
– с горечью перебил его Эсмонд.

– Горе красивой женщины в моих глазах всегда удваивает ее прелесть, сказал бедный капитан, по правде сказать, частенько бывавший в таком состоянии, когда в, глазах начинает двоиться; но все же тут ему поневоле пришлось вернуться к прерванной нити своего повествования.
– Я приступил к делу, - сказал мистер Стиль, - и рассказал твоей госпоже то, о чем известно всему свету и что признается даже противной стороной: что ты пытался встать между обоими лордами и принять на себя ссору, затеянную твоим покровителем. Я пересказал ей всеобщие похвалы твоему рыцарскому духу, и особо мнение лорда Мохэна по этому поводу. Мне казалось, что вдова слушает с интересом, и ее глаза - никогда не видал такой синевы, Гарри!
– раз или два устремлялись прямо на меня. Но, дав поговорить некоторое время об этом предмете, она вдруг прервала меня горестным воплем. "Великий боже!
– воскликнула она. Как бы я хотела, сэр, никогда не слышать этих слов "рыцарский дух", произнесенных вами, никогда не знать, что они означают. Если б мир не знал этих слов, быть может, милорд и сейчас был бы с нами, мой дом не покинуло бы счастье, у моего сына был бы отец. То, что вы, мужчины, зовете "рыцарским духом", вошло в мой дом и увлекло моего супруга навстречу беспощадной шпаге убийцы. Нехорошо, сэр, говорить такие слова христианке, обездоленной матери двух сирот, чья жизнь текла мирно в счастливо, покуда не вмешался в нее свет - безнравственный, безбожный свет, где принято проливать кровь невинного, а виновного отпускать на все четыре стороны".

– Когда удрученная леди произносила эти слова, - говорил Дик Стиль, казалось, она была более полна гнева, нежели горя. "Справедливость! страстно воскликнула она, и глаза и щеки у нее запылали.
– Какою справедливостью вознаградит свет вдову за утрату мужа, детей за гибель отца? А ведь злодей, совершивший убийство, не понес даже наказания. Совесть! Какая может быть совесть у того, кто способен вкрасться к другу в дом, нашептывать лживые, оскорбительные речи женщине, которая не сделала ему ничего дурного, и пронзить шпагой благородное сердце, доверившееся ему? Лорд - лорд Злодей, лорд Подлец, лорд Убийца - предстает перед судом своих равных, и они, лишь слегка пожурив его, снова отпускают в свет преследовать женщин похотью и коварством и убивать доверчивых и гостеприимных друзей. В тот самый день, когда лорд - лорд Убийца (я никогда не произнесу его имени) - получил свободу, на Тайберне казнили женщину, укравшую фунт мяса в лавке. А вот жизнь друга вли честь женщины можно похитить, не опасаясь кары! Я беру своих детей, бросаюсь к подножию трона и на коленях умоляю о возмездии, - и король отказывает мне. Король! Для меня он не король и никогда не будет им. Он сам похитил трон у своего отца, законного короля - и это сошло ему с рук, как всем, кто силен!"

– Тут я решил заговорить о тебе, - продолжал мистер Стиль, - и возразил ей такими словами: "Сударыня, есть все же один человек, который готов был грудью защитить вашего супруга от шпаги милорда Мохэна. Ваш бедный молодой кузен, Гарри Эсмонд, говорил мне, что он пытался отвести ссору на себя".

"Так, значит, это он прислал вас ко мне?
– спросила леди (так продолжал свой рассказ мистер Стиль), поднимаясь со своего места и принимая строгий и величественный вид.
– Я полагала, что вы явились по поручению принцессы. Я была у мистера Эсмонда в тюрьме и простилась с ним. Он принес несчастье моему дому. Лучше бы ему никогда не входить туда".

"Сударыня, сударыня, его не за что осуждать", - возразил я.

"Разве вы слышали от меня слова осуждения, сэр?
– спросила вдова. Если это он послал вас, скажите ему, что я, - лицо ее было теперь очень бледно, и голос то и дело прерывался, - что я испрашивала совета там, где никому нет отказа, и что мое решение - расстаться с ним и никогда более не видеться. Наша встреча в тюрьме была последней, по крайней мере, на долгие годы. Быть может, когда-нибудь, много лет спустя, - когда слезами? молитвами и раскаянием очистятся наши грешные души и нам будет даровано прощение, мы встретимся снова, но не ранее. Я не в силах видеть его после того, что произошло. Пусть он будет счастлив, сэр, но пусть он будет счастлив вдали от нас; и если он действительно питает к нам туте чувства, о которых он говорит, я прошу, чтобы он доказал это, подчинившись моему желанию".