Несмотря на тотальную мобилизацию, хунны в числе уступали китайцам. На западе против 40 тыс. китайцев хуннские хучжи-князья и великий предводитель Янькюй выставили всего лишь 20 тыс. хуннов и 3750 пеших чешисцев. На востоке против 30 тыс. конников и 10 тыс. пехотинцев великий восточный предводитель имел всего 30 тыс. человек, включая вспомогательный отряд Ли Лина. Хуже всего было в центре, где против Ли Эршиского шаньюй смог выставить всего 50 тыс. хуннов и динлинов. Однако малочисленность искупалась высоким боевым духом кочевников, с которыми не могли равняться ни «молодые негодяи», находившиеся в строю, ни вельможные бюрократы, руководившие боями из шелковых шатров. Китайский полководец Ман Тун двинулся с запада в Джунгарию, но хуннское войско не приняло боя. Имея глубокие тылы, великий предводитель Янькюй увел туда войска, и китайский удар попал в пустоту. Тем временем шаньшаньцы и другие китайские союзники блокировали Чеши. Ман Тун вернулся назад и присоединился к осаждавшим Чеши союзникам. Чеши оказалось в безнадежном положении, поэтому владетель его пошел на капитуляцию и принял подданство Китая. На этом и закончились действия западной армии: полученный результат явно не соответствовал затратам.

Восточная армия углубилась в степь и горы, «никого не видя» [362] . Припасы кончались, ратники измучились, и китайская армия пошла в обратный путь. Тут-то ее атаковали хунны и хагасы. Девять дней пробивались китайцы без отдыха и сна, теряя людей и обозы. Наконец у реки Пуну (?) была отбита последняя хуннская атака, и хунны оставили изможденное китайское войско, которое потянулось в Китай. Здесь не было даже признака успеха; к тому же эти фланговые операции не должны были и не могли решить судьбу всей кампании.

Навстречу главной армии шаньюй направил западного великого дуюя и Вэй Люя с динлинским отрядом, всего 5 тыс. человек. Китайские пограничные конники разбили динлинов, и китайская армия успешно преследовала противника до берегов Селенги. В это решающее время в армию пришло известие из Китая, что семейство Ли Гуан-ли Эршиского арестовано и предано суду за волхование. Ли Гуан-ли знал, что это значит. В его армии были не только солдаты, но и офицеры, пострадавшие от китайского суда. Один из них сказал полководцу, что если он теперь вернется в Китай, то больше никогда не увидит северных стран, т. е. если захочет передаться хуннам, то другой возможности не представится.

Полководец знал, что это правда, но на измену не пошел. Он решил заслугами купить милость двора и очертя голову двинулся вперед. У реки Чжигюй (Тола?) он встретился с 20-тысячной армией хуннов и, пользуясь численным перевесом, потеснил ее. Однако для всего командования было ясно, что это временный успех. Шаньюй подтянул свежее подкрепление, а китайское войско было изнурено. Некоторые члены военного совета, убедясь, что «главнокомандующий… желает выслужиться с видимой опасностью для войска» [363] , хотели его арестовать. Эршиский, узнав об этом, обезглавил заговорщиков, однако все-таки начал отступление. Тем временем 50 тыс. хуннов под командой самого шаньюя окружили китайское войско у горы Яньжань, в Хангае [364] . В темноте ночи они выкопали перед фронтом китайской армии глубокий ров, а утром произвели нападение с тыла. Среди китайцев возникла паника, и первым сдался верховный вождь Ли Гуан-ли. С ним вместе погибла вся армия. От этого удара Китай долго не мог оправиться. Новое войско взять было неоткуда. Хунны рассчитались за все и снова стали гегемонами Восточной Азии.

Яньжаньское побоище настолько поразило умы китайцев, что даже много веков спустя величайший китайский поэт Ли Бо [365] посвятил ему стихотворение, в котором он передает тревожное уныние, охватившее Китай в 90 г. до н. э. Это произведение интересно своим живым непосредственным отношением к событиям, что дополняет сухую фактографию официальной хроники. (Привожу его в переводе А. Ахматовой с одним исправлением.)

Луна над пограничными горами

Комментарий, приложенный к этому стихотворению [367] , совершенно неудовлетворителен. Комментатор спутал гору Бодын-инли на Алтае [368] с деревней Байдын в Шаньси, где Модэ окружил авангард Лю Бана примерно в 200 г. до н. э. Внимание комментатора не привлек даже тот факт, что из Байдына все войско вернулось без особых потерь и что война тогда окончилась и воины могли вернуться домой. Больше того, застава Юймыньгуань основана в 111 г. до н. э., когда хунны были вытеснены из Хэси на север [369] , т. е. 90 лет спустя после названной комментатором даты. Наоборот, если мы приурочим стихи Ли Бо к 90 г., то никаких противоречий не возникает. Кроме того, мы получаем дополнительное, весьма ценное указание, что хунны после Яньжаньской битвы перешли в контрнаступление и вторглись в «залив Цинхай», т. е. в Хэси. По-видимому, закрепиться там им не удалось, но напугали китайцев они изрядно.

В результате войны Китай был обескровлен и обессилен. Не помогли ни «небесные кони», ни тугие самострелы. Граница была открыта для хуннских набегов, но хунны не воспользовались этим. Хулугу-шаньюй перед смертью показал такие ум и прозорливость, какие нечасто были свойственны и просвещенным владыкам. Вместо бессмысленных набегов, лишь усугублявших ожесточение, он послал императору письмо, в котором предлагал «растворить пограничные проходы» [370] , т. е. возобновить свободную торговлю и восстановить договор «мира и родства», а также просил прислать ему в жены царевну и ежегодно доставлять лучшего вина 10 даней, 50 тыс. ху риса и 10 тыс. кусков шелковых тканей.