И вот в один прекрасный день отправился я к сапожнику (звали его Штиффелькинд), и тот снял с меня мерку.

– Вы слишком молодой человек, чтобы носить сапоги, - заметил немец.

– Молод я или стар, это уж не твое дело, - отрезал я.
– Не хочешь шить сапоги - не шей, но с людьми моего звания изволь разговаривать почтительно!
– И я добавил несколько отборных ругательств, чтобы внушить ему, какая я почтенная личность. Они возымели должное действие.

– Бодождите, сэр, - сказал он, - у меня есть превосходная пара, они вам будут как раз.
– И моему взору предстали самые красивые из всех сапог, которые мне когда-либо доводилось видеть.
– Они были сшиты для достопочтенного мистера Стифни из гвардейского полка, но оказались ему малы.

– В самом деле?
– воскликнул я.
– Стифни - мой троюродный брат. А теперь скажи мне, мошенник, сколько ты хочешь содрать с меня за эти сапоги?

– Три фунта, - отвечал он.

– Ого! Цена, конечно, бешеная, но я с тобой сквитаюсь, потому что денежек своих ты скоро от меня не получишь.

Башмачник заволновался и начал было:

– Сэр, я не могу отдавать вам сапоги без...

Но тут меня осенила блестящая мысль, и я прервал его:

– Это еще что такое? Не смей называть меня "сэр". Давай сюда мои сапоги, и чтобы я больше не слышал, как ты называешь аристократа "сэр", понял?

– Сто тысяч извинений, милорд, - заговорил он, - если бы я зналь, что ваша светлость - лорд, я бы никогда не назваль вас "сэр". Как я буду записать ваше имя в книгу?

– Имя? Э-э... Лорд Корнуоллис, как же еще!
– сказал я, направляясь к двери в его сапогах.

– А что делать с башмаками милорда?

– Пусть пока лежат у тебя, я за ними пришлю. И я вышел из лавки, небрежно кивнув немцу, который в это время завертывал мои башмаки.

* * *

Я не стал бы рассказывать вам об этом эпизоде, если бы эти проклятые сапоги не сыграли в моей жизни столь роковой роли. В школу я вернулся распираемый гордостью и без труда удовлетворил любопытство мальчишек относительно способа приобретения моей замечательной обновки.

Но вот как-то утром в роковой понедельник, - вот уж поистине был черный понедельник, иначе не скажешь, - когда мы с мальчиками играли во время перемены во дворе, я вдруг увидел окруженного толпой учеников человека, который, казалось, искал кого-то среди нас. Я весь похолодел: то был Штиффелькинд. Зачем он здесь? Он что-то громко говорил, и вид у него был сердитый. Я бросился в класс, сжал голову руками и принялся читать, читать изо всех сил.

– Мне нужен лорд Горнуоллис, - донесся до меня голос этого отвратительного человека.
– Я знаю, его светлость ушится в этой превосходной школе, ботому что видел его вчера вместе с мальшиками в церкви.

– Какой, какой лорд, вы сказали?

– Ну как же, лорд Горнуоллис, такой толстый молодой дворянин, он рыжий, немножко косит и ужасно ругается.

– У нас нет никакого лорда Корнуоллиса, - сказал кто-то, и наступило молчание.

– Стойте, я знаю!
– закричал этот негодяй Бантинг.
– Да ведь это же Стабз!

– Эй, Стабз, Стабз!
– хором закричали мальчишки, но я так усердно читал, что не слышал ни слова.

Наконец двое из старших учеников ворвались в класс, схватили меня за руки и поволокли во двор, к башмачнику.

– Та, это он. Я прошу у вашей светлости прощения, - начал он, - я принес башмаки вашей светлости, которые вы оставили у меня в лавке. Они так и лежали завернутые с тех пор, как вы ушли в моих сапогах.

– Какие башмаки? Что ты мелешь? Я тебя первый раз в жизни вижу, сказал я, зная, что остается только одно - отрицать все до конца.
– Клянусь честью дворянина!
– воскликнул я, поворачиваясь к мальчишкам. Они заколебались. Если бы мне удалось заставить их поверить мне, все пятьдесят человек набросились бы на Штиффелькинда и проучили его на славу.

– Подождите!
– вмешался Бантинг (будь он проклят!).
– Давайте взглянем, что за башмаки он принес. Если они Стабзу впору, значит, сапожник прав.

Мало того, что башмаки оказались мне впору, на подкладке была полностью написана моя фамилия - Стабз!

– Как?
– удивился Штиффелькинд.
– Значит, он не лорд? А мне и в голову не пришло развернуть башмаки, так они и лежаль с тех пор.

И, все больше распаляясь в своем гневе, он обрушил на мою голову столько полунемецких-полуанглийских проклятий, что мальчишки чуть не лопнули со смеху. В самый разгар веселья во двор вышел Порки и вопросил, что означает весь этот шум.

– О, ничего особенного, сэр, - сказал один из мальчишек, - это просто лорд Корнуоллис торгуется со своим сапожником из-за пары сапог.

– Поверьте, сэр, - залепетал я, - я просто пошутил, назвав себя лордом Корнуоллисом.

– Ах, пошутил? Где сапоги? А вы, сэр, будьте любезны дать мне ваш счет.

Принесли мои великолепные сапоги, и Штиффелькинд протянул Порки счет, где значилось: "Лорд Корнуоллис должен Сэмюелу Штиффелькинду четыре гинеи за пару сапог".

– У вас хватило глупости, сэр, - сказал директор, сурово глядя на него, - поверить, что этот мальчишка - лорд, и у вас хватило нахальства запросить с него двойную цену. Возьмите их обратно, сэр! Вы не получите от меня по этому счету ни пенса. А что касается вас, сэр, жалкий вы лгунишка и мошенник, я больше не стану сечь вас, - я отправлю вас домой, ибо вы не достойны оставаться в обществе честных молодых людей.