Перед отъездом мы все снова собрались в блиндаже В. И. Чуйкова.

– Ну, хорошо!
– словно подытоживая все, что говорилось до этого, несколько задумчиво произнес К. К. Рокоссовский.
– Вот мы сейчас, как уговорились, ударим с запада, севера и юга по окруженной группировке. Начнем противника теснить на восток, в вашу сторону. Нет ли опасности, что, пользуясь прочным ледовым покрытием Волги, враг попытается вырваться на этот берег и ударить по нашим тылам?

В. И. Чуйков спокойно улыбнулся. Стали заметны глубокие морщины с въевшейся в них блиндажной серой пылью, улыбка, как это ни странно, только подчеркнула утомленное выражение мужественного лица.

– Ну что вы, товарищ командующий!
– произнес он убежденно.
– Если они не сумели смять нашу оборону осенью всеми своими силами и резервами, фанатичным стремлением овладеть Сталинградом, то теперь такая попытка - дело полностью безнадежное. Разве сегодня это войско?
– спросил В. И. Чуйков, теперь уже с иронической улыбкой.
– Нет!
– ответил он на свой вопрос.
– Это лагерь пока еще вооруженных военнопленных и ничего больше!

– Однако, все же вооруженных!
– оценив одобрительной улыбкой жесткий оптимизм командарма, заметил К. К. Рокоссовский.

И уже серьезно, словно бы предупреждающим от излишней самоуверенности тоном добавил:

– И, судя по всему, вооруженных в достаточной мере.

– Ну что ж, - также посерьезнев, ответил В. И. Чуйков.
– В такой войне, какую мы сейчас ведем, легких побед ожидать не приходится. Стояли здесь насмерть четыре с лишним месяца, понадобится - еще постоим. Только стоять уже не хочется. Врежем наконец фашистам так, чтобы они и детям своим заказали с нами воевать!

Когда мы вышли на свежий воздух, я заметил, что даже за сравнительно короткое время пребывания в блиндаже наши одежда, лица и руки покрылись слоем тонкой, рыжеватой на свету пыли. В. И. Чуйков тоже обратил внимание на этот налет:

– Что тут будешь делать, - досадливо поморщился он.
– Сыплется проклятая пылища отовсюду, словно манна небесная.

Я же, глядя на этих пропыленных, смертельно уставших, но не дрогнувших перед суровейшими испытаниями людей, сохранивших заряд воли и энергии, способный сокрушить любые преграды на пути к разгрому врага, думал о том, что народ, породивший и взрастивший таких чудо-богатырей, непобедим, что поставленная перед фронтом задача будет с честью решена.

* * *

Обратный путь через Волгу начался столь же благополучно. Уже по дороге домой мы, снова разместившись в машине командующего, подводили итоги дня. И вдруг где-то в районе Дубовки совсем рядом с накатанной дорогой полыхнуло пламя, возник чернодымовой шар, а машину упругой взрывной волной резко бросило в сторону. Вслед за этим взрывом с секундными интервалами громыхнули еще два, но уже значительно дальше от нас.

К. К. Рокоссовский несколько озадаченно взглянул в небольшое заиндевелое правое окошко, затем приоткрыл дверцу самодельного фанерного кузовка, каким фронтовые умельцы оборудовали командирские "виллисы", посмотрел на небо и насмешливо покрутил головой:

– Он еще и бомбить вздумал!

– Знал бы, кто едет, да притом в одной машине, - осуждающе заметил Казаков, явно адресуя свое неодобрение командующему.
– Едем-то без оглядки, как по улице Горького в мирное время.

К. К. Рокоссовский промолчал, словно не слышал реплики В. И. Казакова. Впрочем, меня такая реакция уже не удивила. Как я успел заметить во время нашей совместной поездки под Мариновку и по поведению Константина Константиновича сегодня, на переправе через Волгу, он не очень-то заботился о своей личной безопасности. Ему, несомненно, было присуще далекое от бравады, спокойное, что ли, отношение к самому факту существования на войне риска для его собственной жизни. В дальнейшем я еще не раз убеждался в том, что личная храбрость К. К. Рокоссовского, способность не кланяться ни пуле, ни снаряду абсолютно естественное свойство его характера, сплав редкостных качеств самодисциплины и самоорганизованности с полководческой зрелостью.

Мне лично эта черта характера командующего безоговорочно импонировала, поскольку всегда нравились люди смелые, способные в любой обстановке подчинить свои эмоции железной воле и, не в последнюю очередь, профессиональной воинской гордости. Хотя, с другой стороны, скажем, в последнем конкретном случае, речь шла о командующем фронтом, которому в считанные дни надлежало успеть подготовить войска к наступлению, наступление это осуществить и добиться победного результата. В сложившихся условиях успех операции в значительной мере зависел от сохранения жизни и здоровья командующего.

– Он-то, пожалуй, все же понимал, что три "виллиса" в кильватере - это не какие-нибудь походные кухни, иначе и бомбы не стал бы тратить, - присоединился я к мнению В. И. Казакова.

– И все же не рискнул снизиться!
– по-своему направил ход наших рассуждений К. К. Рокоссовский, давая всем тоном понять, что поскольку ничего существенного не произошло, то и говорить об этом не стоит.

Заехав по пути на короткое время в 66-ю армию к А. С. Жадову, мы затемно вернулись в Заварыкино.

– В столовой увидимся!
– произнес К. К. Рокоссовский, первым покинув тесноватый, особенно для него, кузовок "виллиса" и с наслаждением расправив плечи.

– Уж сегодня-то обязательно и непременно!
– ответил я многозначительно, вылезая вслед за командующим на скрипевшую под ногами снежную дорогу. Однако заметив, что тон, которым я произнес эти слова, не Вызвал у К. К. Рокоссовского сколько-нибудь заметной реакции, добавил: - Ведь последний день старого года, Константин Константинович!