После того, как новоприбывшим указывали на него, они либо улыбались и медленно, удовлетворенно кивали, либо поспешно убегали, очевидно, чтобы позвать кузена Гибриаса или тетю Тею, пока развлечение не закончилось.

Посреди двора, рядом с почерневшим очагом размером со всю квартиру, которую Перси столь недавно покинул, на огромном каменном троне сидел человек.

На первый взгляд казалось, что он сидит, облокотившись на большую груду странной формы подушек. Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что это не подушки, а молодые красивые девушки, которые столь же различались цветом волос и кожи, как и отношением к тому, что происходило перед ними. Одна неземной красоты блондинка, составлявшая часть подставки для ног царя, спокойно храпела. Другая, пышная негритянка, большую часть тела которой скрывала массивная мужская рука, что-то страстно говорила монарху, указывая на стонущую фигуру, распростертую перед троном.

— Послушай, Тонтибби, — наконец раздраженно сказал царь, — у меня своя система наказаний, и я не хочу, чтобы какие-то девицы из чересчур цивилизованной части мира предлагали мне изменить ее — каким бы богатым воображением они ни обладали. Мы здесь, на Серифе, народ простой, и развлечения у нас простые. А если вы, африканцы, хотите называть нас варварами — пожалуйста. Мы этим гордимся.

Темнокожая девушка с хмурым видом скрылась в недрах огромного трона.

— Так с ними и надо, Полидект. Эти самодовольные чужеземцы должны знать свое место, — одобрительно сказал пожилой крестьянин.

— Ну что ж, — медленно и задумчиво сказал Полидект, — почему бы тому, что вполне устраивало моего отца, не устраивать и меня?

— Разве тебе не нравится, как он рассуждает? — с лучезарной улыбкой заметила какая-то женщина, обращаясь к соседу. — Как прекрасно, что речи нашего царя столь мудры!

— Кроме того, — добавил ее приятель, — я не понимаю этого постоянного желания каких-то перемен. Что может быть лучше, чем избавляться от преступника, сварив его на медленном огне? У повара царя Полидекта это обычно занимает четыре-пять часов. Он начинает к ужину, и когда все заканчивается, уже совсем темно, и сон после столь приятного вечера особенно хорош. Мне лично ничего больше не требуется.

Перси почувствовал, как у него медленно переворачиваются внутренности. Человек, лежавший перед царем, вскрикивал и пытался разбить лицо о цементный пол.

Что же они за люди? Они говорили о самых ужасных вещах столь же невозмутимо, как если бы они обсуждали последний фильм или поединок боксеров, увиденный накануне по телевизору.

Конечно, публичные казни заменяли этим людям кино и телевидение. Перси вспомнил, как читал в газетах о толпах, собиравшихся в разных частях Соединенных Штатов, чтобы поглазеть на повешение, — и это в двадцатом веке! Казнь все еще оставалась вполне пристойным зрелищем для многих мужчин, чтобы привести свою девушку, для некоторых женщин, чтобы привести детей, и для некоторых предприимчивых бизнесменов, чтобы торговать уменьшенными копиями виселиц, на которых лишали жизни таких же людей, как и они сами.

Все это было хорошо, но никак не могло помочь в его нынешнем положении. Если бы только можно было что-то придумать, узнать хоть немного об их понятиях добра и зла, чтобы обратить это в свою пользу!

Он старался не упустить ни одной детали происходящего. Нужно было разобраться в их судебной процедуре. Будет ли у него адвокат? Судя по тому, что он до сих пор видел, это было сомнительно. Однако они говорили о суде, упоминались судьи. Он решил, что уже само наличие подобных институтов цивилизации дает хоть какую-то надежду.

Но вскоре он уже не был в этом уверен.

— Я устал его слушать, — послышался голос царя на фоне горестных стонов пленника. Царь поднял голову и рассеянно махнул в сторону собравшейся толпы. — Эй, судьи! Кто-нибудь из вас настаивает на невиновности этого человека?

— Хо-хо. Виновен!

— Виновен, чтоб мне провалиться!

— Грязное животное! Его еще мало сварить. Эй, Брион, а что он натворил?

— Откуда я знаю? Я только что пришел. Наверное, что-то нехорошее, раз его судят.

— Виновен, виновен, виновен! Давайте следующего. С этим все ясно!

— Поднимите обвиняемого для приговора, — приказал царь Полидект. Двое охранников подскочили и подняли на ноги извивающегося, стонущего человека. Царь торжественно воздел к небу указательный палец. — Властью, данной мне мною, — нараспев произнес он, — приговариваю тебя к… к… одну минуту. К…

— К варке на медленном огне, — язвительно сказала девушка-негритянка позади него. — Разве бывает что-нибудь еще?

Полидект яростно ударил бочкообразным кулаком по ладони.

— Лучше держи язык за зубами, Тонтибби, а то сама попадешь в котел! Ты нарушила всю законность моего суда! Ладно, уберите его, — с отвращением сказал он. — Вы слышали, что она сказала. Исполняйте.

— Прости, Полидект, — покаянно пробормотала девушка. — Мне так скучно! Продолжай, приговори его сам.

Царь грустно покачал головой.

— Не-е-ет! В этом уже нет никакого удовольствия. Просто следи за собой, ладно?

— Ладно, — пообещала девушка и снова свернулась калачиком.

Когда стражники подняли слабо сопротивляющегося человека с пола, Перси содрогнулся от ужаса. Он понял, почему не мог понять ни одного слова пленника, — у того был вырван язык! Все его лицо было покрыто запекшейся кровью, и кровь все еще стекала с подбородка на грудь. Человек, по-видимому, настолько ослаб от потери крови, что с трудом мог стоять без посторонней помощи, но был настолько напуган приближением неминуемой страшной смерти, что отчаянно пытался хоть как-то объясниться. Он беспомощно жестикулировал, непрерывно издавая стоны жутким безъязыким ртом, пока его тащили, оставляя в пыли следы волочащихся ног, в маленькую комнатку, которая, очевидно, была камерой смертников.