Постановка комедии Н. В. Гоголя "Ревизор" была встречена всеми нами с кислым неодобрением. Конечно, интересно было посмотреть на наших доморощенных актеров, как они будут вести себя на сцене, на их загримированные физиономии. Но сколько же можно изучать этого "Ревизора"? Мало нам учебной программы, в которой персонажи комедии надоели до чертиков? Совершенно неожиданно для актеров и самих зрителей постановка "Ревизора" прошла с ошеломляющим успехом и все из-за того, что роль Городничего играл преподаватель географии капитан Логинов. Это был настоящий Городничий - громкий, хамоватый голос, замашки грубого солдафона, бритый подбородок, пышные бакенбарды, постная туповатая физиономия. Ну, копия Городничего в нашем представлении! Но наш Городничий совершенно не знал роли, к тому же был туг на ухо. Он то и дело поворачивался ухом, которым лучше слышал к кулисам, ожидая подсказки суфлера. А тот что-то мямлил тихо за кулисами. Актер еще больше нервничал, перевирал слова роли, а в зале шум, насмешливые возгласы. Казалось, ну все! Пьеса пошла прахом, провалена! Но тут на помощь географу-Городничему пришел наш Санька Осмоловский, красивый мальчик с ясными голубыми глазами, лет на пять-шесть моложе наших кружковцев. Вечно этот шкет отирался около драмкружковцев, незаметно и тихо сидел на их репетициях, следя своими голубыми глазами за каждым движением актеров, всегда помогал рисовать и ставить декорации, и в конце концов стал своим в драмкружке.

Сидя чуть сбоку в первом ряду зала, Санька стал громким шепотом, слышным на пол-зала, суфлировать незадачливому Городничему. Оказывается, Санька знал назубок все роли персонажей комедии! Городничий усек этот громкий шепот, и как только очередная фраза, забытая им, должна была сорваться с его уст, он потешно, на цыпочках подбегал к краю сцены и, приседая, подавался всем корпусом в зал, приставляя лодочкой ладонь к уху, внимая сдавленному шепоту своего добровольного спасителя. Это было так смешно, что не выдерживали сами актеры. Невпопад хихикала Марья Антоновна, Добчинский, чтобы задавить приступ хохота, ни с того, ни с сего, согнувшись пополам, почти уползал за кулисы. А из-за кулис беспардонно выглядывали улыбающиеся физиономии артистов, не принимавших пока участия в сцене. Это еще больше вызывало хохот зрителей. Смекнув по доброжелательному хохоту зала, что он нравится юной публике и что все идет как надо, наш Городничий-Логинов воспрянул духом и уже не стеснялся подбегать к краю сцены за спасительной подсказкой Саньки.

Интересно бы узнать, помнит ли об этом спектакле ныне здравствующий, известный многим москвичам заслуженный артист РСФСР Александр Викторович Осмоловский, помнит ли свою первую роль в. .. качестве суфлера?...

11. День Победы!

Наконец-то пришла долгожданная Победа! Сколько было радости, ликования, счастливых слез! Весь год прошел под знаком Победы. Люди были доброжелательными, веселыми. Какой был трудовой подъем, энтузиазм! Все самое

страшное - смерть, кровь, зловещие огни пожарищ, грохот взрывов, а все это видели наши датские глаза, - осталось позади Впереди были светлые дали.

Возвращались домой фронтовики, демобилизовывались из армии мои старшие двоюродные братья Сережа и Валентин. Сергей в 1941 году прямо со школьной скамьи, с госэкзаменов пошел в военкомат, а оттуда прямо на фронт. Валентин, еще несовершеннолетний, моложе Сергея на два года, удрал из Ташкента на фронт, прибавив себе, рослому парню, три года. Обманув бдительную комиссию, поступил в школу стрелков-радистов и, окончив ее успешно, воевал до самой Победы. Прибыл на побывку мой дядюшка Александр Тихонович Андриянов, летчик, штурман бомбардировочной авиации. В Финскую кампанию, совсем еще молодым пареньком, он воевал с белофиннами и был награжден орденом Красной Звезды, единственный орденоносец на всю Ростовскую область, награжденный за ту войну, Теперь у него на груди было несколько орденов и медалей. Вернулся домой живым и здоровым и дедушка Петр Петрович Андриянов, боевой сапер, с медалью "За боевые заслуги". Не вернулся с войны только мой старший двоюродный брат Михаил Теренченко, о котором я столько хорошего был наслышан. Боевой летчик Михаил Семенович Теренченко погиб в бою под Воронежем в 1943 г.

Рассказывая о своем суворовском прошлом, не могу отделаться от соблазна вкратце рассказать о нем, о старшем брате Мише, которого мне так и не суждено было никогда увидеть. Мой отец вместе со своим младшим братом Семеном с первых дней гражданской войны добровольцами вступили в ряды Красной Армии. Огненные дороги гражданской разлучили братьев. Восемнадцатилетний Семен вскоре встретил юную казачку Марию, которая была сестрой милосердия в том же полку, что и Семен. Молодые люди полюбили друг друга и вскоре у них родился сын Мишутка. Мария после родов умерла, и пришлось отцу, красному пулеметчику Сене, разрываться между боями, сабельными атаками белых и полевым лазаретом, в котором кочевал его совсем крошечный сын.

Под напором генерала Деникина пришлось Красной Армии с тяжелыми боями отступать к Царицыну. Отходя через город Каменск, откуда родом была Мария, Семен нашел ее родителей, привез на своей пулеметной тачанке сына, спешно поцеловал его, и так как белые кавалеристы уже занимали город, помчался догонять свою часть. Только чудом да отличным владением пулеметом удалось вырваться Семену из-под шашек догонявших его белых. Под Царицыным Семен отлично воевал, как траву, косил из своего станкача белогвардейцев и был удостоен высшей по тому времени награды - молодого бойца перед строем полка расцеловал сам Климент Ворошилов. Только через два года красному командиру Семену удалось вырваться в далекий Каменск, чтобы забрать Мишутку. Вошел в знакомый дом и не поверил своим глазам! Перед ним стояла его умершая красавица Мария с карапузом на руках! Это, оказывается, была младшая сестренка Марии Шурочка, как две капли воды похожая на сестру. Ни на какие уговоры не поддавалась молодая девушка, ни на минуту не отпуская от себя приемного сынишку. Юная мама Шура при этом заливалась слезами, отчаянно ревел и Мишутка, глядя то на плачущую маму, то на здоровенного дядю, пытавшегося взять его на руки. Дело порешили миром, оставив малыша подрастать у бабушки, а через некоторое время мама Шура стала женою Семена Дмитриевича. Миша так и не узнал до конца своей жизни о том, что она была его не родной, а приемной мамой.

...Многое можно было бы рассказать про тот победный 1945 год. Меня в тот год поражала какая-то распахнутость душ и сердец людей, пришедших с фронта. Святое фронтовое братство ценилось в то время дороже всего. Я был свидетелем того, как бывший фронтовик встретил своего сотоварища по фронту или армии, воевавших где-то рядом. Они и в глаза не видели раньше друг друга. Поговорив накоротке между поездами, один на прощание снял со своего запястья золотые часы и протянул их другому фронтовику. А тот, отвечая взаимностью, подарил боевому соратнику кортик, добытый в честном бою Фронтовики на прощанье обнялись и расстались, возможно, навсегда. И таких встреч и расставаний были сотни, тысячи на уже мирных дорогах необъятной страны.

Мои братья Валентин и Сережа, гостившие у родни в Каменске, уговорили маму отпустить меня в Москву, к дяде Сене. Летние каникулы кончались, и после непродолжительной встречи с дорогим для меня человеком я возвращался домой через Сталинград, где должен был сделать пересадку. Подъезжая к городу-герою, я из окна вагона увидел огромное, растянувшееся на многие километры кладбище искореженного металла. Танки, пушки, бронетранспортеры, оружие всех систем и калибров было свезено сюда и ждало переплавки. И вся эта чудовищная армада техники совсем недавно неумолимо ползла к Волге, стреляла, плевалась огнем, испепеляла все живое на своем пути, сея ужас и смерть, превращая мирные творения рук человеческих в руины и прах. А навстречу этому стальному валу вставали наши русские, армянские, украинские, татарские отцы, братья, дедушки, закрывая своими жизнями путь ненавистному врагу к великой реке и всему тому, что кратко называется Родиной.