— Замолчи, Илья, — Алеша беззлобно ткнул старого богатыря в бок. — Уж в этом сказе герои точно не переженяться…

Громовой хохот огласил Золотую Палату, вздрогнули потолочные балки, колыхнулось пламя светильников. Улыбнулся даже Владимир — одними губами. Он знал, чем заканчивается сказка.

— Смех смехом, — Добрыня обмыл всплеск веселья добрым глотком стоялого меда, — а между тем жили волхв и пес душа в душу, без обид и раздоров… Но вот со временем стал старик замечать, что с собакой твориться что-то неладное. То лай поднимет среди ночи, то рычит на прохожих из-за плетня… Раньше приходили к волхву люди за советом али какой другой помощью, а то и просто проведать мудрого старца, и пес всегда встречал приветливо и дружелюбно тех, кто являлся с чистым сердцем. А теперь никто не отваживался заглянуть к старому волхву, не прихватив с собой палки поувесистей, потому что пес взял странную привычку кидаться на всех входящих без разбору, сначала просто хватая за ноги, а потом принялся кусаться уже всерьез…

— С ума сошел, — буркнул Илья. — Али взбесился.

— Заткнись ты! — шикнул на него Алеша. — Ну и что дальше то было?

Добрыня отхлебнул еще меда, подождал, пока отрок наполнит чашу до краев, и только тогда продолжил рассказ.

— Долго думал старый волхв, что же случилось с верным другом. Думал-думал, да только чужая душа, как известно, потемки…

— А тем более собачья, — поддакнул Муромец. — Продолжай.

— Продолжаю, — недовольно скривился Добрыня. — А еще раз перебьешь…

— Не буду, не буду! — замахал руками Илья. — Давай, не тяни кота…

Добрыня собрался с мыслями, вздохнул, в вновь повел плавную нить рассказа.

— Одно было ясно мудрому старцу: если раньше пес бросался только на тех, кто явился со злом в душе, то теперь он бросался на всех подряд. Что двигало им? Ревность? Или просто теперь он видел врага во всяком ЧУЖОМ?

— Совсем как наш Велигой… — прошептал Муромец и тут же зажал рот ладонью.

Но Добрыня не обратил на это внимания.

— Долго старый волхв не решался ничего предпринять — пес был ему дорог, как родной. Но когда зверь однажды чуть не загрыз человека…

Богатырь отхлебнул из чаши, утерся поданным рушником, и быстро, на одном дыхании закончил.

— И тогда старый волхв выгнал его из дому.

На мгновение воцарилось молчание. Муромец ошеломленно хлопал глазами, донельзя удивленный таким странным концом, Попович крепко приложился к кружке, и лишь Владимир все так же неподвижно сидел полуприкрыв глаза и задумчиво водя пальцем по ободку чаши.

— И это все? — разочарованно вымолвил наконец Илья. — Тьфу ты, Добрыня, ну и сказочки у тебя…

— Не я ее сочинил, — пожал плечами богатырь. — Рассказал все, как слышал.

— Странная сказка… — медленно проговорил Владимир, поднял чашу и вновь поставил на подлокотник, едва пригубив ароматной влаги. — И грустная. Как жизнь…

— Тьфу!!! — Илья шарахнул кружкой по столу, аж посуда подпрыгнула и столешница возмущенно загудела. — Да когда это жизнь грустной была? Тьфу! Кто это такое сказки сочиняет?

С другого конца палаты отчетливо донесся скрип открываемых дверей, там возбужденно загомонили. Владамир заметил, как настороженно обернулся Добрыня, а двое «кречетов», до того скрывавшихся в тени у стен, быстро и плавно переместились поближе ко входу. Князю показалось, что в одном из них он узнал Велигоя.

Верный пес как всегда на чеку, охраняет покой хозяина…

— Нет, ну кто ж это такую глупость удумал? — возмущался меж те Илья. — Кто такие вредные сказы выдумывает? Изловить бы мерзавца, да треснуть хорошенько промеж рогов, чтобы дурь повылетела…

Добрыня, не оборачиваясь, сделал странный жест, напряженно выглядывая сквозь чад факелов, что же происходит у дверей. Затем медленно повернулся к Муромцу.

— Вот ты сейчас поди, и тресни, — хмыкнул он, кивнув за спину, в сторону дверей.

Илья вгляделся в мелькание человеческих фигур и огненных сполохов и лицо его вдруг начало медленно вытягиваться, широко распахнувшиеся глаза разом порастеряли и пьяный угар и боевой задор.

— Нда-а-а-а… — только и протянул он задумчиво.

В Золотую Палату вошли двое.

Велигой ловко обогнул последнюю с этого края палаты лавку и в два быстрых шага оказался возле входа, став так, чтобы исключить всякую возможность мгновенного прорыва. Взведенный самострел недвусмысленно покачивался в руках тиверца, рассеянно шаря булатным острием тяжелого болта в направлении дверного проема. Велигой удовлетворенно отметил, что еще двое «кречетов» так же быстро и неслышно приблизились с права и слева.

Нежданные гости на миг застыли на пороге, лица обоих скрывались в игре теней. Велигой всеми фибрами ощущал исходившую от них грозную мощь… и было еще что-то, странно знакомое, тревожное, но вместе с тем не враждебное. Воевода «кречетов» застыл на пути ночных путников непоколебимой скалой, всем своим видом изображая глухую неприступность. Те быстро и, как показалось Велигою, недоуменно переглянулись, потом быстро шагнули на свет, и тиверец сжался, как готовая к броску гадюка.

— Это что, теперь в Киеве всегда так гостей встречают? — молвил тот, что пониже с явным южным выговором.