Шрифт:
Шли месяцы, а конца войне не было видно. Позиции, окопы, гнилая вода под ногами, стужа...
Наступал 1917 год.
По окопам поползли слухи о дворцовом перевороте, об убийстве Распутина, о бунте матросов на Балтике.
Солдаты чутко ко всему прислушивались, ждали больших перемен, хоть и не знали, с какой стороны они придут.
А война шла своим чередом. Немецкие и русские солдаты, зарывшись, как кроты, в землю по обоим берегам Двины, тянули осточертевшую лямку окопной жизни. По временам то на одном, то на другом участке тишину разрывала пулеметная и ружейная стрельба.
Двина была скована льдом. На пустынной ледяной глади лишь кое-где бугрились плохо замаскированные мины. Впереди наших окопов тянулось проволочное заграждение в три кола.
Дежурные части, часовые и подчаски в окопах и на командных пунктах вели тщательное наблюдение за противником. Обо всем замеченном на другом берегу Двины делались записи в журналы наблюдения.
Зима в тот год стояла в Прибалтике холодная, со снежными метелями. Чтобы не обморозиться, солдаты сменялись на постах каждые один-два часа. Треть эскадрона сидела в окопах, остальные грелись в землянках, дожидаясь своей очереди сменить товарищей.
Время от времени в непосредственной близости от наших окопов и землянок рвались снаряды. Смерть вырывала из наших рядов то одного, то другого. Глядя на носилки, покрытые окровавленной шинелью, мы невольно с тоской думали: кто следующий, кого ждет такая же участь?
В зимние длинные ночи особенно мучительно стынуть в окопах. Чтобы как-то скоротать время до утра, мы зарывались в гнилую солому и, тесно прижавшись друг к другу, рассказывали всякие были и небылицы, предавались воспоминаниям о далекой мирной жизни.
В каждой землянке имелся свой признанный рассказчик, которого слушали с особой охотой. Был и у нас такой - пожилой солдат Кулешов, прибывший к нам в полк с маршевым эскадроном.
Мне запомнился один из его рассказов, образец солдатского фольклора. Байка эта называлась "От чего пошла война России с германцем".
Обычно Кулешов начинал ее так:
– Вот вы, братцы, спрашиваете, с чего пошла нонешняя заваруха? Ежели совру, поправьте, но, сказывают, накликал войну не бог, не царь, а... Впрочем, давайте уж начну по порядку...
И рассказывал не спеша Кулешов про Ваську-мудреца, сумевшего перехитрить мудреца немецкого, из-за чего кайзер Вильгельм, разгневавшись, объявил войну России.
Однажды, когда Кулешов закончил свой рассказ, Исаев, усмехнувшись, сказал:
– Хороша твоя сказка, только для малых ребятишек она. И придумали ее царские холуи, чтобы голову народу заморочить. А вот я тебе не сказку расскажу, а саму правду-матку.
Он расстегнул шинель, пошарил в нагрудном кармане гимнастерки, извлек оттуда сложенный вчетверо, потертый на сгибах газетный лист и со словами "Слушайте да мотайте себе на ус!" начал читать:
Нам в бой идти приказано:
"За землю сгиньте честно!"
За землю? Чью? Не сказано.
Помещичью, известно.
Нам в бой идти приказано:
"Да здравствует свобода!"
Свобода? Чья? Не сказано.
Но только не народа.
Нам в бой идти приказано:
"Союзных ради наций".
А главного не сказано:
Чьих ради ассигнаций?
Кому война - заплатушки,
Кому - мильон прибытку.
Доколе ж нам, братушки,
Терпеть такую пытку?
– И это в газете пропечатано? - изумился Кулешов. - Да ведь это же крамола - против царя, против министров!
– Эх, ты, дурья голова, - опять усмехнулся Исаев. - Газета газете рознь.
Он поднес газетный лист к глазам Кулешова:
– Читай, если грамотный. Видишь буквы: РСДРП. Понял? И сложил эти стихи наш брат солдат, помудрее твоего Васьки-мудреца.
Признаться, мне, молодому солдату, не очень разбиравшемуся в политике, больше пришлись по душе стихи, прочитанные Исаевым, чем сказка Кулешова. Занозой засели в голове горькие, гневные строки:
Доколе ж нам, братушки,
Терпеть такую пытку?
За власть Советов
Стоял март 1917 года...
Политические новости доходили до нас скупо. Хотя и принято считать, что солдат обо всем узнает раньше своих командиров, но мы даже в марте ничего толком не слыхали о Февральской революции. Только понимали, что офицеры нервничают не зря. Кое-кто из драгун объяснял это тем, что офицеры в долгу перед нами: из нашего фронтового приварка воровалась крупа, деньги за которую офицеры клали себе в карман. Солдаты поумнее, такие, как Исаев, говорили, что дело не в крупе: ведь обкрадывали нас уже не первый год, и до последнего времени это не мешало офицерам смотреть на нас свысока, без зазрения совести. Значит, причина в другом, в чем-то более важном. Но в чем?