Шрифт:
– Так это вы столкнули лодку, Леонид Павлович?
– Я. И правильно сделал. Столкнул и предупредил. А лучше было бы, если бы лодка уплыла ночью, когда никто не видит?
Право же, Маринов перешел все границы. Я решил, что нельзя отмалчиваться:
– Почему вы не считаете нас людьми, Леонид Павлович? Разве мы не желаем учиться, не желаем работать? Скажите нам словами, по-человечески, мы выполним все, что требуется!
Я возмущался, горячился, а Маринов возражал спокойно:
– Вы, Гриша, видимо, относитесь к числу тех наивных людей, которые полагают, что «учить» и «приучить» – одно и то же. По-вашему, достаточно сказать алкоголику: «Не пей, водка вредна для здоровья», и алкоголик бросит пить. Мало сказать – нужно еще многократно приказать, даже наказать, пока слово войдет в сознание. Разве я не учу? Всю дорогу я рассказывал вам о своем методе. Вы забыли о нем на первом же обнажении. Я сто раз повторял: «Не кладите ничего на землю!» Не удержалось в голове. То же и с лодкой.
– С лодкой вы перехватили, Леонид Павлович. Люди дороже всего! Ребята могли бы разбить головы на пороге, и на этом кончилось бы всякое учение. Людей вы не уважаете…
Спор разгорелся. Студенты поддержали меня. Ирина, конечно, Маринова. Я разозлился и сказал, что у нее женская манера защищать того, кто ей приятен, а не того, кто прав. В общем, мы разошлись обиженные и неубежденные.
Дискуссия об уважении к людям продолжалась еще с неделю, но потом иссякла. Дело в том, что обиженные перешли на сторону обидчика. Глеб первый сказал:
– Маринов – правильный начальник. Дисциплинка прежде всего. А то мы такой народ. Нам кол на голове теши…
Глеба поддержал и Николай. Он был честолюбив, искал похвалы, а похвалами, естественно, распоряжался Маринов.
Левушка – самый неумелый и неорганизованный – труднее всех привыкал к порядку. Но будущий великий путешественник не захотел смириться с ролью слабейшего, отстающего. Он тоже стал мастером к концу месяца, колол дрова с шиком, поплевывая на ладони и крякая. Кричал Николаю: «Эй, кухня! Дров не жалей, наколю!» А Николай, надев кепку задом наперед, важно отвечал: «Кого учишь? Мастера поварешки! Огонь нужен медленный. Эх ты, рядовой едок!»
И тут вдобавок еще произошла история с картой.
4
Это было уже в июле, в первых числах. Мы заканчивали обязательную работу у Старосельцева и готовились в путь к новым местам, где могла быть нефть. Николай с Глебом в тот день смолили и конопатили застоявшуюся лодку, а Ирина с Левушкой ушли за порог… Что-то нужно было проверить для карты, какие-то мелочи не сходились на черновиках и в записях.
К концу дня к ним прибежал запыхавшийся Николай. Учительница звала Ирину на помощь. Какая-то девочка упала с обрыва в реку, ее вытащили, но никак не могли привести в чувство.
Конечно, прирожденный лосьвинец оставил бы девочку отлеживаться, в лучшем случае пытался бы подбодрить глотком спирта. Но учительница была из приезжих, она верила в медицину и послала за Ириной, зная, что в годы войны москвичка работала в госпитале и везет с собой в аптечке городские лекарства, камфару и шприц.
– Доделывай! – Ирина кинула Левушке карту и бегом бросилась за Николаем.
От порога до деревни было четыре километра. Неотложная помощь запаздывала…
Девочка испугалась больше, чем ушиблась. У нее был шок, а после шока истерика. Ирина провозилась с ней часа три и в лагерь пришла только к ужину.
Здесь все было как обычно: я колол дрова, Николай боком заглядывал в котел, отворачиваясь от густого пара. Маринов делал какие-то расчеты, голодный Глеб стучал ложкой по миске.
– А Левушка где? – спросила Ирина.
– Да, в самом деле, где Левушка?
– Да вы не волнуйтесь, придет, – басом сказал Глеб. – Он такой, заработается – ни о чем не помнит. Тем более, часов у него нет, а по солнцу не определишь. – Глеб с укоризной поглядел на неизменно светлое небо.
Все же Глеб и сам беспокоился. Он то и дело отходил от костра и, складывая руки рупором, кричал что есть силы:
– Левка! Левка!..
Сумрачный лес не отзывался. Тоненько звенели комары.
Во время ужина Левушка не пришел. Мы напрасно ждали его еще полчаса…
– Нет, я пойду за ним все-таки, – решила Ирина. – Сумасшедший парень какой-то. Не соображает, что надо вовремя приходить…
Николай вызвался ее проводить. Я остался у костра, ревнуя, завидуя и жалея, что не я первый открыл рот. А впрочем… Впрочем, я же решил не навязываться Ирине.
Четыре километра туда и четыре обратно! Костер догорал, и мы все лежали в спальных мешках, когда я услышал голос Ирины:
– Ну как, не приходил Левушка?
– Разве его не было на обнажении?
– Нет. Мы кричали-кричали, пока не охрипли. Думали, что он пошел другой дорогой.
– Подъем! – крикнул Маринов.
Белая ночь позволяла приняться за розыски немедленно. Через несколько минут все мы выступили в поход: семь человек и одна собака – лохматый мрачный пес Лариона – Загрюха.
Хмурый лес огласился разноголосым криком:
– Левка! Лев! Левушка! Эй-е-ей! Ау! Сюда!..
Только эхо отвечало нам издалека…