– Эта вонь деморализует эксплуататоров, – уверенно сказал товарищ Пантелей.

– А нас?

– А нас нет. Не может быть у нас такого ханжеского чистоплюйства, как у имущего класса.

– Убедительно звучит. – Холмс снял носок, также входивший в комплект новой одежды, и поднес к носу «товарища». Тот отшатнулся, чтобы побороть запах, а сынок великого сыщика заговорщицким тоном произнес. – Вы, случаем, не продаете складную баррикаду?

– Ваши документы, – всполошился товарищ Пантелей, почуяв классовым чутьем неладное.

Не получив ответа на свое требование, закулисный деятель позвал подручных, однако никто не явился на зов.

– Товарищ Пантелей, ждем ваших показаний о том, кто и где вводит психотропные химикаты в лондонский водопровод?

Собеседника из «товарища» не получилось. Он рванулся в сторону сцены, но предусмотрительный Уотсон сделал ему подножку. Рухнувший агент потянул из сапога револьвер, но Холмс выбил «товарищ маузер» окинавским ударом мае-гери. Агент Пантелей заорал, но бурные продолжительные аплодисменты в зале разметали пронзительные звуки его голоса. Возбудитель Ривс на сцене как раз сказал про справедливый рабочий кулак, обрушивающийся на жирный буржуазный загривок.

Наконец агент унялся и заявил вполне спокойно.

– Наклонитесь, я все скажу.

– Очень интересно послушать.

Но когда Холмс склонил голову, товарищ Пантелей сунул нож в беззащитный живот джентльмена. Еще немного бы и каюк… однако Уотсон успел использовать зулусский ассегай для нейтрализации агента. Тот дернулся и затих.

– Настала очередь спросить: что вы наделали, Уотсон? – возмутился Холмс. – Если он сейчас уйдет в мир иной – я представляю, какой металлургический рай у большевиков – нам вовек не найти концов этого преступления.

– Не думайте, Холмс, что вы смогли бы продолжить расследование с дыркой в животе. Нам лучше поскорее осмотреть агента и расстаться с местом происшествия.

– Не могу с вами не согласиться.

Джентльмены срочно вывернули карманы и пазухи одежды у лежачего деятеля международного рабочего движения.

– Тут какие-то ампулы, Холмс.

– Дайте-ка сюда. Анализ, увы, провести мы не сможем. А вот вколоть больному одну из них мы вполне в состоянии. Шприц у меня всегда с собой, также как и запасные трусы. – Холмс поспешил с инъекцией.

Вначале ничего существенного не произошло. Затем тоже, за исключением того, что…

– Вы видите, Холмс, какой-то свет над его головой. Не нимб. Там словно открылся люк и появилась смутная фигура, до пояса, с усатым лицом и трубкой в руке.

– Видел и вижу. Если я не ошибаюсь, объемное изображение похоже на одного нынешнего вождя. Все-таки, Уотсон, поглядывайте иногда на черный ход. Кстати, вы верите в разную чертовщину?

– Я приверженец англиканской церкви. Там это не принято. Но посмотрите, тень вождя будто втекает в тело агента.

– Наглядное пособие по вселению сильного в слабого.

Ни с того ни с сего смертельно раненый стал беззвучно подниматься и вскоре уже стоял на ногах.

– Гдэ я? – спросил он на английском, но с сильным кавказским акцентом, как догадался Холмс.

– На съезде, товарищ Сталин. Вы собирались сказать нам, где применять средство, а потом идти и выступать. Народ ждет.

– Водонапорная станция на… кхе-кхе. – Полутруп, будто почуяв подвох, смолк и сделал несколько шагов, потом заговорил о чем-то своем. – Ва-пэрвих, я скажу им, что рэшающий пэревес сил уже на нашей старане, ва-втарих… – тут сияние над его головой сменилось тьмой и тело, рухнув, стало совершенно бездыханным и неподвижным.

– По-моему, товарищ Пантелей сам виноват, что у него возникли проблемы, – сказал эпитафию Холмс. – Жизнь все-таки отдал он неизвестно за что, причем в первый раз не чужую, а свою.

– Сматываемся по-быстрому, как говорят наши русские друзья, – шепнул Уотсон.

– Надеюсь, тень вождя будет еще нам полезна. Захватим труп с собой, – неожиданно произнес Холмс ужасные слова.

Михаил Петрович прочитал и хмыкнул. Он хмыкнул дважды. По-моему, до него не все дошло. Или он был несколько хитрее, чем казался на первый взгляд.

– Это критика? – на всякий случай поинтересовался он.

– Это самокритика, – возразил я.

– Не сметь зажимать самокритику, – старец вспомнил какой-то лозунг поросших мхом времен и захихикал довольный.

Затем он ввел меня в мир своей молодости, заполненной не свиданиями на берегу речки, а неустанным истреблением вредного и ненужного элемента. «И что интересно, Борис. Кого-то мы может и зря шлепнули, инженера там или физика-химика. Но ведь, в основном, под косилку шли алкаши, тунеядцы, бабы распутные, поэтишки-бездари.»