Я попросил их поскорее вынести его на землю, ибо многие будут плакать, не вернись он домой. Они улыбнулись и взвились с ним вверх, и унесли его прочь. И теперь некоторые говорят, что они вынесли его на берег, а другие качают головами, когда я их спрашиваю об этом. На русалок нельзя положиться: они хранят свои секреты так, что превосходят в этом даже устриц.

Я часто думаю, что на самом–то деле, вероятно, они похоронили его в белом песке: далеко–далеко отсюда все еще можно видеть кусок Алого Червя, потопленного людьми Черного Лебедя. Во всяком случае, он был там, когда я в последний раз проплывал мимо. Вокруг рос лес водорослей и покрывал его целиком, за исключением головы дракона — на ней каким–то чудом не обосновались даже полипы. И вот под ней–то я и увидел насыпь из белого песка.

Я покинул те места очень давно. Мало–помалу я превратился в морского пса — в то время старейшие обитательницы моря неплохо колдовали, и одна из них была добра ко мне. Это она преподнесла меня в качестве подарка морскому царю, деду правящего ныне, и с тех пор я всегда нахожусь во дворце или поблизости от него.

Вот тебе вся моя история. Случилось это сотни лет назад. С тех пор я повидал много верхних и нижних морей, но никогда больше не был дома.

Ну, а теперь расскажи о себе! Я полагаю, ты никоим образом не с Северного моря — прежде мы звали его Английским морем — и не знаешь никаких древних мест на Оркнейских островах [66] или поблизости от них?

Наш Ровер вынужден был сознаться, что никогда прежде и не слыхивал ни о чем таком, кроме как просто о «море», да и об этом–то весьма немного.

— Но зато я был на Луне, — сказал он и поведал своему новому другу все, что, как он надеялся, тот сможет понять. Морскому псу ужасно понравился рассказ Ровера, и он поверил по крайней мере половине услышанного.

— Веселенькая байка, — промолвил он. — Лучшая из всех, что я слышал за долгое время. Я видел Луну — знаешь, я иногда поднимаюсь на поверхность, — но я и представить себе не мог на ней ничего подобного. Но черт! Каков наглец этот небесный щенок! Три Ровера! Два — и то слишком, но уж три… И я ни на минуту не поверю, что он старше меня. Да я сильно удивлюсь, если ему стукнуло хотя бы сто лет…

И весьма вероятно, что он был абсолютно прав. Как вы, очевидно, успели заметить, лунный пес многое сильно преувеличивал.

— Во всяком случае, — продолжал морской пес, — он сам дал себе имя. Мое же было мне дано.

— Так же, как мое — мне, — сказал наш песик.

— Да, но безо всякого смысла, и прежде чем ты мог так или иначе его заслужить. Мне нравится идея Человека–на–Луне. Я тоже буду звать тебя Роверандомом. И, будь я на твоем месте, я бы так это и оставил: похоже, совершенно неизвестно, куда тебя еще может занести… Ну, пошли ужинать!

Ужин у них был рыбный. Однако Роверандом к этому скоро привык. Такая еда, судя по всему, устраивала его перепончатые лапы.

После ужина он вдруг вспомнил, зачем, собственно, явился на дно морское, и отправился искать Артаксеркса.

Он нашел его, когда тот выдувал пузыри на потеху морской детворе и превращал их в настоящие мячи.

— Пожалуйста, мистер Артаксеркс, не мог бы я побеспокоить вас, чтобы вы превратили меня… — начал было Ровер.

— О! Убирайся! — произнес волшебник. — Ты что, не видишь, что ли? Мне некогда. Я занят. Не сейчас.

Таким образом Артаксеркс весьма часто обращался с теми, кого считал незначительным. Он достаточно хорошо понимал, чего хочет Ровер, однако ничуть не торопился.

Итак, бедный Роверандом уплыл не солоно хлебавши и отправился в постель (точнее, в скопление водорослей на высокой скале в саду).

Случилось так, что именно в это самое время под скалой отдыхал старый кит. И если кто–нибудь вам скажет, что киты не спускаются на дно и не остаются там подремать несколько часиков, можете позволить себе не беспокоиться: старый Юин во всех отношениях был китом исключительным.

— Ну? — спросил он. — Как дела? Я вижу, ты все еще величиной с игрушку. Что, Артаксеркс не может сделать что–нибудь — или не хочет?

— Я думаю, он может, — сказал Роверандом. — Поглядите–ка на мой новый вид! Но каждый раз, как я пытаюсь подойти к вопросу величины, он твердит, что занят и что у него нет времени на долгие объяснения.

— Хм! — произнес кит и свалил хвостом подводное дерево, при этом Роверандома чуть не смыло со скалы.

— Сомневаюсь, чтобы ПАМ добился успеха в этих краях. Впрочем, это не моя забота. С тобой все будет в порядке, рано или поздно. А пока здесь есть масса нового, что ты можешь увидеть завтра. Спи. Спокойной ночи!

И он уплыл в темноту.

Доклад, сделанный им по возвращении в бухту, поверг старого Псаматоса в еще большую ярость.

Все огни во дворце погасли. Ни лучика от луны или звезд не пробивалось сквозь темную толщу воды, зеленый цвет которой все мрачнел и мрачнел, покуда не перешел в черноту без единого проблеска. Разве что проплывет неторопливо сквозь водоросли большая светящаяся рыба…

Сон Роверандома был глубок в ту ночь и на следующую, а также и все последующие ночи. И весь следующий день, а также следующий за ним он все высматривал и высматривал волшебника — и нигде не мог найти его. Он уже начинал чувствовать себя вполне морским псом и подумывать, а не для того ли он попал сюда, чтобы остаться здесь навечно, когда как–то раз утром морской пес сказал ему: