– Человек!

– Нет, лошадь. Бояться нечего!

Если по дороге ручей, отец недолго думая посылает Делира, и он как птица перемахивает на другую сторону. Помню, я ехала на плохой, безногой лошади. Отец перепрыгнул, моя лошадь споткнулась, упала на передние ноги, и я очутилась у нее на холке.

– Ты жива?
– кричит отец, оглядываясь.

– Чуть жива!
– отвечаю я, смеясь и поправляясь на седле.

А то перемахнет ручей, да в гору карьером. Тут деревья, кусты, того и гляди ногой о ствол ударишься или веткой глаза выстегнешь.

– Ну?

– Ничего, - отвечаю, - сижу.

– Держись крепче!

Один раз мы ехали с отцом по Засеке. Подо мной была ленивая, тяжелая кобыла. Отец остановился в лесу и стал разговаривать с пильщиками. Лошадей кусали мухи, оводы. Кобыла отбивалась ногами, махала хвостом, головой и вдруг сразу, поджав ноги, легла. Отец громко закричал. Каким-то чудом я выкатилась из-под лошади и не успела еще вскочить на ноги, как отец молодым, сильным движением ударил ее так, что она немедленно вскочила.

Помню, мне было еще лет пятнадцать, когда он учил меня ездить.

– Ну-ка, Саша, брось стремя!

Страшно. Кажется, вот-вот упаду.

– А ну-ка, попробуй рысью!

Еду рысью, хлопаюсь на седле и думаю только о том, как бы удержаться.

– Нет, нет, ты английской - облегченной!.. Хорошо, теперь брось поводья!

"Господи, только бы лошадь не испугалась, - думаю я, - не шарахнулась бы в сторону! Сейчас слечу!"

Помню, отец упал с лошади. Мы ехали мимо чугунно-плавильного завода "Косой Горы", стали переезжать шоссе. Лошадь степная, горячая, испугалась, шарахнулась, налетела на кучу и упала. У меня точно внутри оборвалось что-то. А отец, не выпуская поводьев, со страшной быстротой высвободил ногу из стремени и прежде лошади вскочил на ноги.

– О Господи, - простонала я.
– Ушибся?

– Нет, пустяки.

Он подвел лошадь к той же куче щебня, сел, и мы поехали дальше.

– Смотри, мам? не говори!
– обернувшись, крикнул он мне.

Последнее время мы боялись пускать его одного, вдруг обморок или сердечный припадок, всегда кто-нибудь с ним ездил - Душан Петрович, Булгаков или я.

– Саша, едем верхом!

Я всегда с восторгом. Он на своем любимце Делире, я на светло-гнедом, как червонное золото, карабахе.

На изволоке отец оборачивается:

– Ну-ка рысью!

Только пустили лошадей, мой карабах начал бить задом.

– Стой, пап?, - кричу я, - стой! У меня Орел задом бьет!

– Ничего, надо прогреть!
– кричит отец и пускает лошадь галопом.

Я уже еле сижу. Лошадь каждую минуту дает такие свечи, что того и гляди выбьет из седла.

– Ничего, ничего, - ободряет отец, - давай, давай ему ходу.

Так продолжалось всю дорогу. Я измучилась. Приехали, расседлали лошадей, а у Орла под животом, где подпруга, громадная рана - от этого он и задом бил.

День был тихий, солнечный.

Отец ехал верхом, мы за ним в двух санях. Зимняя дорога извивалась по лесу, а на фоне ослепительно-яркого снега, то появляясь, то снова исчезая за деревьями, мелькали темный круп лошади и широкая спина в черном полушубке с повязанным на шее башлыком.

– Тпррру!
– крикнула я, натягивая вожжи.

Через дорогу аркой перекинулось дерево. Макушка его примерзла к земле на другой стороне дороги. Отец пригнулся к седлу и проехал. А мы же застряли, дуга не пускала. Как тут быть? Распрягать и снова запрягать двое саней долго! Неподалеку была сторожка. Я позвала лесника, он прибежал с топором, стал перерубать дерево. Надрубив, налег грудью со стороны макушки, чтобы оно переломилось. Но дерево не поддавалось. Я торопилась, прошло уже около десяти минут, как отец уехал, я беспокоилась за него. Недолго думая, я всей тяжестью навалилась на дерево со стороны комля. Крах! Освободившись от макушки, дерево с силой распрямилось и ударило меня по челюсти. Меня подкинуло вверх, и я потеряла сознание.

Не знаю, сколько времени я лежала. Когда я очнулась, пронзительным, бабьим голосом кричал мужик.

– Батююшки, родиимые, убиили, убиили, барышню на смерть убиили, родиимые.

Я вскочила на ноги. По подбородку текла кровь. Во рту каша. В верхней челюсти один зуб висел на обнаженном нерве. Остальные шатались. Подбородок был разбит. Мужик все причитал.

– Да брось ты, - огрызнулась я на него, - чего воешь, зубы вставлю...

Мы сели и поехали. Я хотела передать кому-нибудь вожжи, чтобы закрыть рот - от холода нестерпимо ныл раздробленный зуб, трясла лихорадка, но оказалось, что править никто не умел. Я гнала лошадь, отца нигде не было.

Еще сторожка. Стоит девка лет семнадцати.

– Не видала, не проезжал здесь старичок верхом?

– Вон туда поехал!
– сказала она и почему-то фыркнула.

Мы погнали лошадь по указанному направлению, ехали с полчаса, встретили мужика с возом.

– Графа видел? Не проезжал он тут?

– Нет, не видал. Он здесь, должно, и не ездил, я б его встретил...

Повернули обратно. Зуб болел все сильнее, меня трясло. Отца так и не нашли. Когда приехали домой, узнали, что он уже дома и отдыхает. Я легла в постель, лицо распухло, боль усиливалась. В шесть часов отец проснулся, ему рассказали о случившемся.