Шрифт:
Условий мелкий сор крутящимся столбом Из мысли унесла живительная сила И током теплых слез, как благостным дождем, Опустошенную мне душу оросила.
И над обломками безмолвен я стою, И, трепетом еще неведомым объятый, Воскреснувшего дня пью свежую струю И грома дальнего внимаю перекаты...
1851 или 1852 (?)
x x x
Не ветер, вея с высоты, Листов коснулся ночью лунной; Моей души коснулась ты Она тревожна, как листы, Она, как гусли, многострунна. Житейский вихрь ее терзал И сокрушительным набегом, Свистя и воя, струны рвал И заносил холодным снегом. Твоя же речь ласкает слух, Твое легко прикосновенье, Как от цветов летящий пух, Как майской ночи дуновенье...
1851 или 1852 (?)
x x x
Ой стоги, стоги, На лугу широком! Вас не перечесть, Не окинуть оком!
Ой стоги, стоги, В зеленом болоте, Стоя на часах, Что вы стережете?
"Добрый человек, Были мы цветами,Покосили нас Острыми косами!
Раскидали нас Посредине луга, Раскидали врозь, Дале друг от друга!
От лихих гостей Нет нам обороны, На главах у нас Черные вороны!
На главах у нас, Затмевая звезды, Галок стая вьет Поганые гнезда!
Ой орел, орел, Наш отец далекий, Опустися к нам, Грозный, светлоокий!
Ой орел, орел, Внемли нашим стонам, Доле нас срамить Не давай воронам!
Накажи скорей Их высокомерье, С неба в них ударь, Чтоб летели перья,
Чтоб летели врозь, Чтоб в степи широкой Ветер их разнес Далеко, далеко!"
1840-е годы
x x x
По гребле неровной и тряской, Вдоль мокрых рыбачьих сетей, Дорожная едет коляска, Сижу я задумчиво в ней,
Сижу и смотрю я дорогой На серый и пасмурный день, На озера берег отлогий, На дальний дымок деревень.
По гребле, со взглядом угрюмым, Проходит оборванный жид, Из озера с пеной и шумом Вода через греблю бежит.
Там мальчик играет на дудке, Забравшись в зеленый тростник; В испуге взлетевшие утки Над озером подняли крик.
Близ мельницы старой и шаткой Сидят на траве мужики; Телега с разбитой лошадкой Лениво подвозит мешки...
Мне кажется все так знакомо, Хоть не был я здесь никогда: И крыша далекого дома, И мальчик, и лес, и вода,
И мельницы говор унылый, И ветхое в поле гумно... Все это когда-то уж было, Но мною забыто давно.
Так точно ступала лошадка, Такие ж тащила мешки, Такие ж у мельницы шаткой Сидели в траве мужики,
И так же шел жид бородатый, И так же шумела вода... Все это уж было когда-то, Но только не помню когда!
1840-e годы
ПОЭТ
В жизни светской, в жизни душной Песнопевца не узнать! В нем личиной равнодушной Скрыта божия печать.
В нем таится гордый гений, Душу в нем скрывает прах, Дремлет буря вдохновений В отдыхающих струнах.
Жизни ток его спокоен, Как река среди равнин, Меж людей он добрый воин Или мирный гражданин.
Но порой мечтою странной Он томится, одинок; В час великий, в час нежданный Пробуждается пророк.
Свет чела его коснется, Дрожь по жилам пробежит, Сердце чутко встрепенетсяИ исчезнет прежний вид.
Ангел, богом вдохновенный, С ним беседовать слетел, Он умчался дерзновенно За вещественный предел...
Уже, вихрями несомый, Позабыл он здешний мир, В облаках под голос грома Он настроил свой псалтырь,
Мир далекий, мир незримый Зрит его орлиный взгляд, И от крыльев херувима Струны мощные звучат!
1850
* * *
Пусто в покое моем. Один я сижу у камина, Свечи давно погасил, но не могу я заснуть. Бледные тени дрожат на стене, на ковре, на картинах, Книги лежат на полу, письма я вижу кругом. Книги и письма! Давно ль вас касалася ручка младая? Серые очи давно ль вас пробегали, шутя?
Медленно катится ночь надо мной тяжелою тканью, Грустно сидеть одному. Пусто в покое моем! Думаю я про себя, на цветок взирая увядший: "Утро настанет, и грусть с темною ночью пройдет!" Ночь прокатилась, и весело солнце на окнах играет, Утро настало, но грусть с тенью ночной не прошла!
15 января 1851
ПУСТОЙ ДОМ
Стоит опустелый над сонным прудом,
Где ивы поникли главой, На славу Растреллием строенный дом,
И герб на щите вековой. Окрестность молчит среди мертвого сна, На окнах разбитых играет луна.
Сокрытый кустами, в забытом саду
Тот дом одиноко стоит; Печально глядится в зацветшем пруду
С короною дедовский щит... Никто поклониться ему не придет,Забыли потомки свой доблестный род!
В блестящей столице иные из них
С ничтожной смешались толпой; Поветрие моды умчало других
Из родины в мир им чужой. Там русский от русского края отвык, Забыл свою веру, забыл свой язык!
Крестьян его бедных наемник гнетет,
Он властвует ими один; Его не пугают роптанья сирот...