Как это я выразился? Бредовое – самое логичное? Именно. Попал в точку. Пока шла вся эта заваруха с «Пластиксом» и с моим идиотским судебным процессом, меня не покидало чувство нереальности происходящего. Какого-то дикого цветного сна. Очень яркого глюка. Тяжелого обморочного кошмара, из-под которого я выкарабкиваюсь, но никак не могу выкарабкаться.

Даже когда на меня в первый раз надели наручники и телевизор стал плеваться ядовитой ненавистью, даже когда инфляция пустилась галопом, а люди, властью поставленные приумножать, кинулись не делить, но прямо-таки дробить на атомы, – я каждую секунду готовил себя к тому, что вот-вот сон кончится. И будет, как в фильме «Игра». Распахнется дверь моей камеры в Бутырке, вбегут улыбчивые парни с телекамерами и блицами, появятся букеты цветов, Кристина Орбакайте с Глашей Колчак, шампанское, и очень знакомая глянцевая телефизиономия под звуки туша объявит мне: «Сергей Михайлович, с вами программа “Веселая обдурилка”! Вас обманули, все было понарошку!» И прежде чем я, с громадным облегчением и страшной злостью одновременно, дотянусь кулаком до ускользающего глянца, в дверях покажутся президент Волин, Генпрокурор, толстый гособвинитель, Звяга с Суской, Береза, Петя Кайль, Айдашов и прочие, знакомые и незнакомые. И Волин скажет: «Ну не сердитесь, Сергей, пожалуйста! Мы увидели, что вы совсем закисли на работе, и решили устроить вам встряску. Но и вы тоже хороши – купились на такую дребедень! Ну как вы могли поверить, что все это взаправду? Вот, гляньте на биржевые сводки – все о’кей. Акции “Пластикса” идут в гору. Вы заработали еще два миллиарда. Надевайте смокинг, мой самолет уже под парами, мы летим на саммит в Швейцарию…»

Я так долго тешил себя бессмысленной надеждой, что успел представить всю эту воображаемую сцену до мельчайших деталей. Лязг открываемых замков. Улыбки вошедших. Вспышки блицев. Облако парфюма вокруг Кристины и Глаши. И себя самого, в тюремной робе, с одурелой, еще нездешней, рожей человека, только-только очнувшегося от кошмара… Эх я, дубина самовлюбленная! По привычке вообразил себя центром Галактики, вокруг которого заверчено все на свете, а оказался лишь эпизодом в чужом сне, тенью в чужом глюке, статистом в чужом затянувшемся кошмаре.

Зато теперь у меня есть возможность этот кошмар прекратить.

– Макс, послушайте меня, – сказал я, едва мы пристроили «Форд» на автостоянку по документам покойного Иванова и за его же деньги. – Соседская дача большая, вам двоим никак не справиться. Я провезу вас за ворота, но вы должны разрешить мне пойти с вами третьим. Уж поверьте, я не буду балластом. В университете я занимался в секции бокса, мне чуть разряд не дали, а позже у меня в центральном офисе был свой тренажерный зал. Не буду врать, что сейчас я в тогдашней форме, но все-таки… А еще я, как выяснилось, метко стреляю. Разве такой человек вам помешает?

Лаптев слушал меня с вежливым интересом и даже вознамерился что-то ответить, но сперва ему пришлось отвечать на телефонный звонок: его мобильник заиграл мелодию из «Битлз».

– Да, – сказал он. – Да, Лаптев… А, здравствуйте, Лев Абрамович! Что слу… Ага, теперь еще раз то же самое, но помедленней… Та-ак… Та-ак… Ага… Ну прежде всего, не дергаться. Это еще не конец света… Они, в театре, тоже живые люди, с ними можно разговаривать… Да, мы что-нибудь придумаем, в конце концов у нас есть Василий Павлович в запасе – наше орудие главного калибра… Нет, Лев Абрамович, конечно, про нее я тоже не забыл… Не волнуйтесь… Да, я верю, что эта ваша Таисия – не просто ужас, а ужас-ужас-ужас… Да… Аккуратно, но сильно, как завещал Железный Феликс… Да, готовьтесь к эфиру в прежнем режиме. Будем созваниваться… Нет, но если вам от этого спокойнее, можете укрепить обе двери в студию… Цепи, к примеру, на дверные ручки намотайте… Всего доброго!

Поговорив, Лаптев сунул телефон обратно в карман.

– Не понос, так золотуха, – сердито пробормотал он. – Эти тонкие ранимые творческие интеллигенты меня когда-нибудь в гроб вгонят. Уж мы их душили-душили, но, видно, недодушили.

– Что-то случилось? – встревожился я.

За время моего знакомства с Лаптевым его лицо впервые выглядело таким мрачным. Даже когда мы тащили свежий труп к багажнику, Максим был профессионально спокоен. Чего, кстати, не скажешь обо мне: бывшего олигарха Каховского в тот момент беспрерывно тошнило.

– Заморочки в Большом, – с тяжким вздохом ответил Лаптев. – Столкнулись два крупных таланта, актерский и режиссерский. В результате спектакль сегодня может накрыться, а с ним – и весь наш хитроумный план. Надо срочно ехать в театр и что-то изобретать на месте. Повезло хоть, что Ирка Ручьева, жена приятеля, там завлитом, она меня сориентирует… А тут еще эту Таисию Тавро надо как-то ухитриться нейтрализовать…

– Тавро, вы говорите? – Я сейчас же вспомнил обложку книги про олигарха Рылеева, которую мне прислали в тюрьму. – Толстая такая? В таких маленьких очечках? У нее еще брат – прокурор?

– Она самая. – Максим досадливо взглянул на часы. – Вы хорошо разбираетесь в литературе… Черт, ну до чего же все невпопад! Ладно, будем выкручиваться: сперва в театр, потом – домой к Тавро, план придумаем по пути. Если действовать в темпе, то успеем, хотя и с трудом… Ох, этих бы капризуль-балерин да к токарному станку, а еще лучше – к прокатному стану…

– Погодите, Макс, – остановил я его. – По-моему, нам нужно разделиться. Театр вы возьмите на себя, а мне оставьте Тавро. Вы не бойтесь, я справлюсь. Тем более, у меня к ней накопились серье-е-зные претензии. Читательские. У вас есть граната?

– Граната? – переспросил Лаптев. В его глазах мелькнула легкая растерянность. – Что-то круто вы взялись. Может, нам лучше… э-э… притормозить пока с трупами? Нейтрализовать – значит вывести из игры, часов на несколько. Чтобы она только в телестудию не попала. Мне тоже, Сергей, ее детективы не больно нравятся, но разносить из-за них человека на клочки… Поверьте, это вкусовщина. Это даже в ФСБ сейчас немодно. Есть же, в конце концов, литературная критика. Или там через ЖЭК ей какую гадость сделать – горячую воду, допустим, отключить. А гранаты стоит поберечь до вечера. Мало ли что…