Лес стоял прозрачный, застывший. Но живой. Сразу было видно, что весной он опять зазеленеет. Никакая зима его не убьет.

Я вышел на край поля.

Навстречу мне, от усадьбы, мчался на белом вороном коне прекрасный всадник с развевающимися пепельными волосами. Он что-то кричал и размахивал над головой косынкой.

«Господи, - подумал я, - что теперь-то приключилось? Кто там опять на нас попер?»

Яна мчалась по полю. Глухо, дробно стучали копыта по промерзшей земле, мяли твердую, как проволока, стерню.

Она осадила коня, спрыгнула и повисла у меня на шее:

– Серый, Красуля отелилась!

Хорошо, что не Прохор…

Ну, стало быть, так тому и быть…

И мы пошли по полю, как двое влюбленных, ведя в поводу боевого коня.

Яна висела на моей руке и щебетала новости. Бандиты объявили голодовку. Саныч уже взялся разбирать на запчасти их машины. У Прохора болдинская осень началась. Деда Пидю, пьяного по обыкновению, уже видели на рынке - приценивался к гранатомету. А у самой Яны - восторженные планы по реорганизации фермерского хозяйства «Бирюкове».

А что? Это «мысель». Оставлю ее здесь. И Санычу подмога, и мне спокойней будет, пока я свои дела доделаю, долги отдам.

Пистолет я выручил, патронов - полная варежка. У деда Пиди, если надо, сторгую гранатомет. За бутылку. Машину опять же Коляхе надо вернуть.

Ну что, снова, стало быть?

«Если бы у меня было много денег. Не стреляй первым. Давите их, давите: Повести»: Эксмо; Москва; 1997