Я «усек». Буквально за неделю до этого я прилетел из очередной газетной командировки по заполярному Ямалу. Там живут советские эскимосы-ненцы – 70 процентов из них больны сифилисом, 90 процентов – алкоголизмом, а статистика детской смертности вообще засекречена. Но мне не нужна была статистика, я сам ходил по их чумам и видел то, что эти кремлевские теннисисты в костюмах от Кардена никогда не увидят, да и не захотят. Я видел, как живут эти ненцы – в грязи, с собаками, на вонючих оленьих шкурах и постоянно пьяные от сознания того, что жизнь их тундры обречена: своими нефтяными вышками русские выпустили из-под земли духов зла и болезней, гусеницами тракторов уничтожили оленьи пастбища. Парадоксально, что именно за ненецкую нефть кремлевские теннисисты покупали себе тогда французскую косметику, колумбийский кофе, немецкие сигареты, образование в Сорбонне, пишущие машинки «Эрика» и типографские машины для печати рекламных журналов о счастливом советском образе жизни. Чаще всего на стандартных обложках таких журналов сияло круглое лицо ненецкого ребенка, улыбающегося на фоне заснеженной нефтяной вышки. Но, конечно, никто никогда не писал в этих журналах, как русские вертолеты каждое лето облетают ненецкие стойбища, на водку выменивают детей и увозят их в Салехард, в детские дома…

Я ушел тогда из АПН и никогда больше не переступал порога этого учреждения.

И вот теперь, почти тридцать лет спустя, – второй визит. Но уже по другому адресу. Потому что за тридцать лет АПН выросло в гигантский концерн пропаганды и в награду получило новое здание. Но ведь Горбачев отказался от брежневской доктрины, кремлевские войска вышли из Афганистана, а советское влияние на африканском континенте и в арабских странах тает, как снег в пустыне. Так чем же теперь занимаются те молодые теннисисты и теннисистки? Что производит машина, запущенная Хрущевым и Андроповым? На кого работает?

Такси остановилось перед серым четырехэтажным шлакобетонным домом, выстроенным буквой «П». Пустой проем в нижней части этой буквы смотрел на Садовое кольцо, но был отгорожен от него высокой решеткой, а в центре забора-решетки стояла бетонно-кирпичная будка проходной. Внутри сидели два милиционера. Короче говоря, это здание было как две капли воды похоже на штаб провинциального военного округа, а совершенно пустой двор за решеткой мог быть только плацем для отработки строевого шага.

Однако на тусклой стеклянной вывеске было написано агентство печати «Новости» и перед проходной у тротуара стоял наш интуристовский автобус. Так что сомнений не было – мы приехали куда надо. Правда, опоздали на четыре минуты, и теперь нам придется объяснять этим милиционерам, кто мы, что мы, вызывать Барри Вудстона и т. д.

Но вдруг какой-то биологический механизм щелкнул во мне и заработал даже раньше, чем я успел осознать.

– Следуй за мной! Ни о чем не спрашивай! – приказал я японке и стремительно, по-хозяйски шагая, направился прямо в проходную.

Мичико поспешно семенила за мной. Главное в искусстве преодоления проходных советских официальных учреждений – это сочетание хозяйски-уверенной походки и барски-небрежного кивка охранникам, причем ни в коем случае нельзя встречаться с ними глазами. Да, вы видите их краем зрения, и вы отметили это вежливо-беглым кивком, но они слишком мелкие птицы, чтобы заглядывать им в глаза. А то, что вы свой, из этой или из еще более высокой организации, – это демонстрирует ваша уверенность – вы точно знаете, куда идти.

Я понятия не имел, куда тут идти, – прямо за проходной был только пустой по случаю субботы плац, – но я уверенно, как хозяин, прошел мимо охранников-милиционеров. И безусловно, я шел первым, а не после дамы, пусть даже она и иностранка. Хамство – второе счастье советского бюрократа.

Мне повезло, в глубине двора-плаца под бетонным козырьком здания оказались дубовые двери с массивной резной ручкой – характерный признак парадного входа. Я уверенно потянул дверь на себя и только теперь, поскольку милиция была далеко, пропустил даму вперед.

И это было ошибкой.

Потому что за дверью оказалось еще два милиционера. Интересно, зачем информационному агентству двойная милицейская охрана?

– Куда? Пропуск! – грубо остановили японку.

Она беспомощно оглянулась на меня, но я уже разглядел в глубине узкого коридора, у лифта, нашу интуристовскую гидшу Олю Зеленину.

– Мы из делегации! – сказал я милиционерам и позвал гидшу: – Оля!

Генерал Алексей Быков, начальник пресс-центра Комитета госбезопасности СССР, не был ни толстым, ни мордастым, как 90 процентов советских генералов. Больше того – на нем даже не было генеральского мундира. Пятидесятипятилетний худощавый мужчина в дешевом сером костюме советского пошива и в белой рубашке без галстука. Короткий бобрик темных волос с проседью, маленькое простоватое крестьянское лицо с жесткими скулами делали его похожим на бригадира сибирской стройки. Он сидел по правую руку от Евгения Голякова, заведующего латиноамериканским отделом АПН, который на правах хозяина вел пресс-конференцию. Этот Голяков был абсолютно не похож на того теннисиста, который возглавлял отдел двадцать пять лет назад. Ему было под шестьдесят, маленький, толстенький и желчный хорек, он изо всех сил старался быть обаятельным и даже представился нам на американский манер: «Юджин».

Слева от «Юджина» возвышался тяжелый, тучный полковник Азаренко, представитель Политического управления Советской Армии. Его огромная, как астраханская дыня, лысая голова сидела прямо на плохо выглаженной офицерской рубашке с полковничьими погонами, а на большом и голом лице стойко держалось хмурое выражение подневольного человека, отбывающего докучливую повинность. Впрочем, я мог понять советского полковника: суббота, нерабочий день, самое время уехать из жаркой Москвы на дачу, а его загнали на встречу с этими американцами. Пропал выходной, а ради чего? Ради этой м…дацкой новой политики заигрывания с Западом…