Шрифт:
Теперь он шел ко мне, распахнув руки для объятий, – старый, высокий, красивый, в прекрасном голубом костюме и синем галстуке.
– С приездом, дорогой мой, – сказал он и обнял меня, как отец обнимает блудного сына. – Ты поседел там, в Америке!
– А вы прекрасно выглядите, – ответил я ему на вы, все еще чувствуя себя студентом перед уважаемым профессором.
– Слушай, старик! – сказал он. – У меня есть замечательная идея для совместного фильма! Нужна иностранная фирма. Ты можешь протолкнуть мою заявку в Голливуде?
– Боюсь, что нет. Я уже не работаю в кино, я пишу книги.
– Жаль… – И он сразу потерял интерес к моей персоне. Но после короткой паузы вдруг смерил меня пристальным взглядом: – А сколько тебе лет?
– Полсотни уже, – усмехнулся я.
– Небось еще баб трахаешь?
– Ну-у-у… – произнес я смущенно, – эти темы мы раньше не обсуждали с профессорами.
– Конечно, трахаешь! – Он вздохнул: – А я уже нет. Не могу! – И, обреченно разведя руками, повернулся и ушел к буфетной стойке.
Глядя ему в спину, ставшую вдруг какой-то старо-сутулой, я подумал: «Господи, неужели меня в его годы это будет заботить?»
Допив отвратительно теплый абрикосовый сок, я вспомнил про усача, который минуту назад глазел на меня из-за соседнего столика. Однако усача уже не было в буфете, и я пошел в зал, собираясь найти Марину Князеву и узнать у нее, почему Москву накачивают войсками. Но и Марины не было на том месте, где она раньше стояла. Я обвел глазами ряды народных депутатов, и вдруг… вдруг мой взгляд наткнулся на профиль человека, которого невозможно спутать ни с кем. «Гдлян! – сразу подумал я и замер на месте. – Боже мой, это же Тельман Гдлян!»
Тут я должен остановиться. Правда, как говорит Исаак Башевич Зингер, «без любовной истории нет литературы», а как раз в этой главе никакой любовной истории нет, но тем не менее я должен тормознуть фабулу здесь. Потому что в моих «Гэбэшных псах» и «Кремлевских лисах», написанных и опубликованных на Западе еще в 1982–1983 годах, то есть даже до появления в прессе имен Гдляна и Иванова, – в этих романах два выдуманных советских следователя тоже проникают в коррумпированную пирамиду партийной власти и расследуют махинации и аферы Юрия Чурбанова, Галины Брежневой, кремлевских и республиканских министров. Иными словами, то, что я сочинил, вдруг реализовалось в жизни, в деле Гдляна и Иванова мои выдуманные литературные герои стали реальными людьми! И, как вы понимаете, мне было до жути интересно сравнивать этих реальных следователей с теми, кого я описал столько лет назад. Но чтобы вот так, запросто, на второй день пребывания в Москве увидеть их живьем! – об этом, собираясь в поездку, я даже не мечтал…
Гдлян сидел в шестом ряду, на самой середине ряда. Его загорелый лысый череп сливался с крутым лбом и бликовал в свете рампы. А медальный армянский профиль хорошо читался на фоне высокой бархатной спинки кресла.
Стоя в проходе, я открыл блокнот и быстро написал:
«Уважаемый господин Гдлян!
Если у Вас найдется пара минут для автора книг «Гэбэшные псы» и «Кремлевские лисы», я буду Вам очень признателен.
Вадим Плоткин».
Сложив эту записку вчетверо, я надписал крупно «Гдляну» и послал по ряду. Записка пошла по рукам, я ждал. Вот он получил ее, вот развернул, читает. И маленькая худенькая брюнетка лет сорока, сидящая рядом с Гдляном, наклонилась к нему и читает тоже. А потом они оба поворачиваются ко мне, на лице у женщины изумление, даже рот открылся в немом вскрике. Гдлян вдруг встает прямо посреди речи очередного оратора, выходит из ряда и берет меня под локоть:
– Пойдем покурим.
Мы выходим в фойе. Здесь, у лестницы, на длинном столе, расставленном кавказским мужчиной и русской женщиной, лежат большие черно-белые фотографии Гдляна, Иванова, Ельцина и рядом – куча денег.
– Может, вы подарите мне одну из ваших фотографий? – говорю я Гдляну.
Он подходит к столу и спрашивает у мужчины и женщины, сидящих тут:
– Что это такое?
– Это «Комитет защиты Гдляна и Иванова», Тельман Хоренович, – говорит женщина. – Мы собираем пожертвования.
Я вынимаю из кармана несколько долларов, бросаю их в общую кучу, но Гдлян перехватывает мою руку:
– Вы что! Мне еще не хватало «иностранной поддержки»!
Мы отходим, садимся в кресла, закуриваем.
– Что вас интересует? – спрашивает Гдлян.
– Все! – говорю я и чувствую, как мои губы расплываются в идиотской улыбке.
Гдлян смотрит на меня с недоумением, и я объясняю:
– Понимаете, Тельман, я нахожусь в дикой ситуации. Ведь я вас выдумал. Вас и Иванова. Восемь лет назад, когда вы еще и не начинали свое «узбекское дело», я написал роман о следователях, которые распутывают дела партийной мафии. А семь лет назад в «Кремлевских лисах» я описал, как эти следователи ведут дело Галины Брежневой, сочинил ее допросы и даже цифры «левых» доходов брежневской семьи. Самое поразительное, что, когда в прессе были опубликованы суммы взяток, присвоенных Чурбановым, они почти совпали с названными мною! Пожалуйста, не обращайте внимания на идиотское выражение моего лица – я просто не могу поверить, что сижу с человеком, которого выдумал…
На смуглом, медально-смуглом лице Гдляна появилась горькая усмешка:
– Вы писали свои романы о героях-следователях, а перед вами сидит следователь-«преступник». Я не читал ваших книг, но слышал о них. Что вас интересует? Вы будете брать у меня интервью?
– Нет, – говорю я, еще не в силах убрать с лица улыбку самодовольного автора. – Мне просто интересно слушать, как вы разговариваете, видеть, как вы курите, усмехаетесь. В моем романе вы некурящий…
Тут я вижу, что мое самоупоение начинает его раздражать – ему сейчас не до лирики. Я беру себя в руки и задаю «серьезный» вопрос: